Костик легко подхватил её чемодан (везти его по таким ухабам да пригоркам было бы кощунством) и быстро, не оглядываясь, зашагал вперёд.
— Спасибо, Костя! — чуточку виновато крикнула она ему вслед. — Динке привет.
А вот теперь, идя налегке по знакомой до каждого камушка, до каждой травинки дороге, можно было действительно остаться наедине со своими мыслями и обдумать, какой она покажется дома. Ни в коем случае нельзя выдавать папе с тётей Настей свою боль и растерянность. Нужно войти в дом сильной, независимой и уверенной в себе.
Она двинулась вперёд по узкой тропе, чувствуя, как касается щиколоток влажная густая трава, и вдруг услышала негромкое:
- Полина!..
Она остановилась, оглушённая ударами собственного сердца. Не может, этого просто не может быть… Не слишком ли часто в последнее время она оборачивается на этот голос?
Так и не найдя в себе сил оглянуться, она молча стояла и ждала, слушая неумолимо приближающийся звук торопливых шагов. Прежде, чем он успел что-либо сказать, Полина ощутила спиной тепло, а затем его ладони знакомо и осторожно опустились на её плечи. Снова это проклятое "дежа вю", всё это уже было, было, и она поддалась тогда этому наваждению, а надо было бежать прочь, мчаться без оглядки!..
Полина, не поворачивая головы, резко повела сначала одним плечом, а потом другим, сбрасывая его руки.
— Ты хотела обидеть меня? — сказал он тихо. — Что ж, пусть так — понимаю, что заслужил. Но только я всё равно не обижаюсь, как ни не старайся.
Он обошёл Полину и встал, преградив ей дорогу. Теперь они оказались лицом к лицу, друг напротив друга.
Она сжала кулаки так, что ногти впились в ладони. Молчать было невозможно, говорить — ещё невозможнее… Сказать ему, чтобы убирался немедленно, не смел приближаться, смотреть на неё и разговаривать с ней, как ни в чём не бывало… Сказать, что она ненавидит его и всех женщин, которые смеют говорить ему “милый”!.. Обнять, прижаться лицом к клетчатой рубашке, не отпускать никуда…
Он смотрел на неё, чуть наклонив голову. Молчал. Ага, и у него губы сжаты мучительно, и он волнуется, и у него сердце рвётся!..
— Вы говорили, что слова в отношениях — не самое главное. И всё-таки сейчас я жду от вас именно слов, Марк Александрович, — произнесла она дрогнувшим голосом.
— Я люблю тебя, — сказал он просто.
Полина вздрогнула. Она рассчитывала на долгие пространные объяснения, на извинения, на доводы… а он сразу начал с главного. Обезоружил её. И что теперь на это возразить?
— А… Илона Эдуардовна? — прошептала она, боясь, что сейчас разрыдается. Вся её мудрость, показная рассудочность и выдержка отступили — она снова чувствовала себя маленькой девочкой с трясущимися губёшками, которая боится услышать, что чудес не существует.
— Мы с Илоной Эдуардовной расстались, — сказал он. — В тот вечер я пришёл к ней, чтобы попрощаться.
Вот и всё. Всё?.. Да кому нужны эти длинные разбирательства, упрёки и взаимные обиды, если самое главное уже сказано?
Она облизнула вмиг пересохшие губы.
— Почему вы не приехали в общежитие? — спросила она наконец, не зная, что ещё может предъявить ему в качестве обвинения.
— Прости, Полечка, — он впервые назвал её так, — у меня скоропостижно умерла тётя. В тот самый вечер… И я сразу же закрутился с похоронами. Я звонил тебе, но ты не отвечала.
— Это вы меня простите, — опомнилась она. — Я вам очень… соболезную.
— Тебе не за что просить у меня прощения. Во всём виноват я сам. Не надо меня идеализировать… — он нашёл в себе силы улыбнуться.
— Идеализирую? Вас? — Полина даже опешила на миг от подобного самомнения. — Нисколько, не обольщайтесь. Я прекрасно отдаю себе отчёт, какой вы мерзкий зануда, упрямый осёл и вообще… редкостная сволочь, — не удержавшись, добавила она. Отомстила за все эти дни, когда чуть было не умерла без него — там, в общежитской комнате.
— Мощно, — отозвался он. — Вот, значит, какого ты на самом деле обо мне мнения? — брови его взметнулись, в глазах заплясали чёртики.
- А то. Это я ещё стараюсь быть вежливой… — она уже сдавалась, уже понимала, что не сможет долго делать хорошую мину при плохой игре, но продолжала изображать, что злится. К чему врать самой себе? Она ведь подсознательно надеялась на это. Не верила, что он приедет к ней на остров — и всё-таки ждала…
— Тем лучше, — усмехнулся он. — Будет меньше разочарований в будущем. Тогда мне остаётся только спросить: ты поедешь со мной в Питер?
— Зачем? — выдохнула она.
— Ну, в аспирантуру можно поступить и там, — он пожал плечами.
— Я не об этом, — с нажимом повторила Полина. — Зачем мне туда ехать? Ради чего? Ради кого?
— Мне предложили работу в одном из питерских вузов, — отозвался он серьёзно. — Ну, а я, в свою очередь, делаю предложение тебе…
Полина молчала. Тогда он взял её ладони в свои — горячие, сухие, легонько и ободряюще сжал.
— Может быть, это тоже слишком самонадеянно с моей стороны… но я не могу привезти тебя в Питер просто в статусе “подруги”. Ты заслуживаешь большего, а уж никак не сплетен, которые непременно будут…
— Кому что за дело, в каком я статусе… — тихо отозвалась Полина, ещё не веря в то, что он всерьёз предложил ей выйти за него замуж.
— Мне есть дело. Поэтому — и не только поэтому, разумеется — я хочу, чтобы ты стала моей женой, — повторил он.
— Но мы же совсем не знаем друг друга, — пролепетала она, не понимая, что несёт и почему протестует. Наверное, делала это просто по инерции. — А вдруг мы не сможем жить вместе? Брак — это ведь совместный быт, какие-то общие увлечения, неприятные недостатки, которые непременно вылезут на поверхность со временем…
— Угу. Я, к примеру, иногда храплю, а ты? — спросил он с убийственно серьёзным видом.
— Марк Александрович!.. — вскинулась Полина. А он притянул её к себе и сделал то, о чём она так долго мечтала — взял в ладони её лицо, нежно очертил пальцами контур губ, тронул нежную кожу щёк, погладил распущенные волосы…
— Я знаю о тебе достаточно, чтобы хотеть прожить с тобой всю оставшуюся жизнь. И это не ради красного словца, поверь. Я знаю твою душу. Я знаю твой характер. И пусть мне неизвестны твои привычки в быту, какие-то детали твоей биографии… всё, что я уже о тебе узнал, меня бесконечно привлекает и восхищает. Этого достаточно. При условии, — он запнулся, — при условии, конечно, что ты испытываешь ко мне те же чувства.
