Я посмотрел в глаза чуда, невесть как возникшего в моём мире, и понял: важно. Для него — важнее всех прочих вещей. Такое выражение можно прочитать во взглядах людей, обязанных жизнью. Или получивших подарок, о котором не смели даже мечтать.
— И вы выбрали?
— Да, — улыбнулась она-он, впервые улыбнулась не маской обитательницы недоступных чертогов, а вполне по-человечески.
— Ну что ж, я рад.
А что ещё можно сказать? Не поздравлять же, хотя обстоятельства позволяют сделать и это.
— Мне по-прежнему нужна защита, но я не буду более просить вас, пока не расскажу о том, что привело меня в этот город.
— И откуда привело! — настойчиво уточнил Натти, слегка краснея.
Она-он недоумённо приподняла бровь, и мой помощник поспешил объяснить:
— Откуда берутся такие, как вы?
— Ах вот вы о чём… — Прозрачность серых глаз ненадолго уменьшилась. — Ну разумеется, расскажу. Иначе многое останется непонятным.
На стол, постукивая боками друг о друга, опустились кружки с новой порцией эля, и подавальщик убрался подальше едва ли не быстрее, чем доставил заказ. Запомнил хватку моих пальцев? Отлично. Может быть, это убережёт его от новых ошибок и столкновения с противником, который на любом поле боя оставляет после себя одни лишь трупы.
— Моё имя Марис.
Такое же неопределённое, как и твой пол. Удачный выбор, ничего не скажешь!
— Где находится мой родной дом, не имеет значения. По одной простой причине: такие, как я, могут появиться на свет в любом уголке мира.
— Хотите сказать, вас много?
— Не так много, как хотелось бы тем, кто отдаёт нам приказы. К сожалению, многие из нас гибнут ещё в детстве, когда родители обнаруживают, что их ребёнок не сын и не дочь, а всё сразу.
Она-он явно не желала вдаваться в подробности. Впрочем, этого и не требовалось, потому что я чётко представлял себе, чем заканчивается жизнь упомянутых несчастных. В лучшем случае надёжной удавкой.
— Но если нам удаётся добраться до сведущих людей, мы остаёмся в живых. Хотя многие предпочли бы такой жизни смерть от родительских рук.
Мрачноватое заявление. Пугающее. И не похоже, что она-он нарочно старается вызвать в слушателях жалость или прочие болезненные чувства. Говорит как есть.
— И что же это за жизнь?
— Жизнь прибоженного.
В голове что-то щёлкнуло, словно в дверном замке, и смутные воспоминания слились в единое целое, давшее ответ на многие вопросы быстрее, чем рассказчица. Меня ведь водили в городскую кумирню вместе с другими соседскими детьми на праздничные божеслужения, во время которых родители предавались молитвам, а малолеток развлекали всяческими историями, по большей части непонятными, но завораживающими.
— Значит, вы…
— Я принадлежу вере.
А ведь могла бы сказать «служу». Но не стала. Из ненависти? Нет, сильных чувств не разглядеть даже в глубине глаз. Но не из любви уж точно.
— Насколько я знаю, прибоженные редко уходят далеко от кумирен.
— Это верно. — Она-он замолчала, словно возникла необходимость подобрать правильные слова для продолжения рассказа. — Мы уходим, только когда этого требует вера. И вероотступники.
Кажется, беседа приближается к развязке. И почему-то мне всё меньше и меньше хочется слушать дальше.
— Нас рождается и выживает очень мало, поэтому каждый — величайшая драгоценность, принадлежащая всему народу. И хоть мы не золотые слитки, нас тоже крадут.
— Кому же может понадобиться прибоженный?
— Кому угодно, — бесстрастно ответила Марис. — Но чаще всего любителю особых наслаждений.
Мы с Натти чуть не поперхнулись, представив себе подробности этих самых наслаждений. И покраснели, потому что фантазии оказались весьма занимательными. Она-он, увидев это, усмехнулась:
— В этом нет ничего необычного. До посвящения почти все мы развлекаемся подобным образом.
— А после?
Марис глубоко вздохнула:
— Некоторые продолжают. Правда, очень немногие.
— Но почему?
Она-он посмотрела мне прямо в глаза:
— Потому, что каждый момент близости крадёт день нашей жизни.
С одной стороны, хотелось задать новый вопрос, но с другой, увидев во взгляде Марис светлую и всё же скорбь, я удержал язык за зубами. Впрочем, прибоженная объяснила всё сама:
— После посвящения в наших телах что-то происходит. Мы будто останавливаемся в том возрасте, которого достигли… И одновременно оказываемся отделены от мира. Солнце перестаёт нас греть, пища — насыщать, питьё — утолять жажду. Мы живём только за счёт того, что успело накопиться внутри нас за прошедшие до посвящения годы. И когда запасы заканчиваются…
— Вы умираете.
— Да. Обычно мало кто из нас доживает до тридцати лет. А если не оставляет постельных развлечений, то сгорает намного быстрее. Правда… — Марис криво усмехнулась, — такая участь, наверное, милее, чем скаредное существование в попытках протянуть один лишний день.
Пожалуй. Я бы лично не смог выбрать, по крайней мере сразу, как лучше: жить мало, но в удовольствие, или жить долго, но мучительно. Мне потребовался бы приказ. Вроде того, что отправил присматривать за Блаженным Долом.
— Поэтому вы и драгоценны.
— Да. Людям нужно чувствовать поддержку и заботу. А верить всегда проще в то, что видишь перед собой.
Особенно если видение прекрасно, хоть и печально. Впрочем, мне почему-то подумалось, что та же Марис, рассказывающая сказку о прибоженных детям родителей, пришедших в кумирню, улыбается вполне искренне и счастливо.
— И кто же посягнул на содержимое сокровищницы?
— Один из ларцов.
Вот теперь я снова ничего не понимаю.
— Как так?
Она-он брезгливо сморщилась:
— Один из прибоженных сбежал накануне посвящений подкупив стражника.
— А почему не обольстив? Если посмотреть, что творится с мужчинами при вашем появлении…
Марис впервые посмотрела на меня совершенно беспомощно:
— Я не знаю, что происходит в этом городе. Не могу даже предположить. Обычно мы, наоборот, отпугиваем большинство мужчин и женщин, потому что каждый человек чувствует нашу… избранность. Чувствует, даже если не может сам себе объяснить свои ощущения.
Да, пожалуй. Я вот тоже любовался незнакомкой со стороны, но подходить, а тем более посягать на её невинность не собирался.
— Значит, подкуп? А откуда у прибоженного могло взяться столько денег?
Она-он с силой прижала ладони к столу:
