— Именно. Полагаю, покойница как раз и намеревалась распустить эту сплетню, если не столкуется со мной о плате за молчание.
— Невероятно! Маргарита была легкомысленна, но отнюдь не казалась подлой.
— Не казалась, но оказалась.
— Стало быть, у вас был мотив для убийства, а ваша растерянность в момент обнаружения мертвой Синельниковой была игрой? Кстати, ваш костюм пирата на маскараде был дополнен черным плащом, не так ли? Не вы ли разговаривали с Маргаритой незадолго до ее смерти? Последний человек, который видел Синельникову живой и беседовал с ней, был, по утверждению многочисленных свидетелей, закутан в черный плащ. Это были вы, Андрей Кириллович?
— Я так и знал, что вы придете к такому выводу! И все же рад, что сказал правду. Разговаривал с ней кто-то другой. Да, я тоже хотел объясниться с Маргаритой, но не успел. Именно для этого объяснения я вышел в коридор, где нашел ее тело. Поищите других жертв шантажистки, запутавшихся сильнее, чем я, и проверьте их алиби. Не мне вас учить, как вести расследование.
Вернувшись домой, Колычев увидел на вешалке в прихожей, кроме Петиной шубы, еще и чужое пальто с мерлушковым воротником.
В комнате его ждал городской голова Федул Терентьевич Бычков. Петя Бурмин, приняв на себя роль гостеприимного хозяина, потчевал гостя чаем.
— Доброго здоровья, Федул Терентьевич, — Дмитрий сразу перешел к делу. — Чему обязан визитом?
— Здравствуйте и вы, Дмитрий Степанович. Вот решил к вам зайти, поговорить о новостях городских…
— Полноте, дорогой Федул Терентьевич! Все наши новости сейчас вокруг убийства Синельниковой крутятся. Так что говорите уж напрямки!
— Извольте. Мне, как представителю городских властей, было бы желательно узнать, как далеко вы продвинулись в своем дознании.
— Господин Бычков, я ведь вам не подотчетен…
— Какой отчет, помилуйте, беседа наша приватная. Просто общественность городская беспокоится, почему убийца не арестован, на свободе гуляет?
— Следствие не завершено, и имя убийцы назвать затруднительно.
— А моряк этот заезжий, Витгерт? Револьвер свой и трость возле тела забыл, сам в крови перемазался, а теперь меланхолию изображает? В моей гостинице в лучшем номере расположился. Я уж думаю ему отказать, мне такая компрометация не надобна!
— Вот этого я бы попросил вас не делать. В гостинице он на виду, будет необходимость арестовать, так не уйдет…
— Арест в моей гостинице? В «Гран-Паризьене»? Это же приличное заведение, для избранной публики.
— Да бросьте, господин Бычков. Ежели у вас убийцу схватят, так это только лишняя реклама для вашей гостиницы. Будете потом своей избранной публике его номер за деньги показывать. И публика будет в восторге!
— Может, оно и так. Еще у меня одно к вам дело, голубчик, Дмитрий Степанович. Маргарита Львовна, покойница, знатная общественница была, ну по части Дамского комитета, по благотворительным фондам и прочему. Она со многими в городе знакомство водила накоротке, на почве общественных нужд, и со мной в числе прочих. Так нельзя ли, чтобы мое имя в связи с убийством вовсе бы и не звучало? Понимаете, я, как городской голова, все время на людях, опять же, репутация в деловых кругах, слухи пойдут, домыслы, сплетни всякие… Как-нибудь бы так все обстряпать, чтобы моя персона в следственных бумагах не фигурировала… А?
— Это уж смотря по степени вашей причастности к делу.
— Да какая причастность, помилуйте!
— Ну так и тревожиться не о чем. Хотя в городе разговоры ходят об особом интересе к вам со стороны покойной Синельниковой. Кстати, были ли вы, Федул Терентьевич, на том злополучном маскараде?
— Как же не быть, был. Нам от общества бегать не полагается. Городской голова должен на виду пребывать, хочешь не хочешь!
— А костюм на вас был какой?
Бычков замолчал и задумался. Видно было, что в уме он прокручивает разные варианты ответа и никак не может решиться ни на один из них. Наконец он выдавил из себя:
— Колдуном нарядился.
— В маске были?
— В маске-с.
— А сам костюм?
— Мне всякие финтифлюшки ни к чему, я человек солидный. Черный плащ с капюшоном набросил. Ну и маска носатая, для смеху…
Бычков выжидательно посмотрел на следователя, ожидая еще каких-нибудь вопросов и стараясь понять, к чему тот клонит. Но Дмитрий увел разговор в сторону. Вскоре городской голова решил откланяться.
— Пальто у вас, Федул Терентьевич, замечательное, — заметил Колычев, провожая гостя в прихожей.
— Да-с, в Петербурге заказывал, когда ездил фарфор для гостиниц и ресторанов отбирать. По модному журналу сшили. Наши-то портные так не сумеют, столичная вещь.
— А я где-то похожее недавно видел, — бестактно заметил Петр.
— Да моряк этот, Витгерт, в таком же ходит. Тоже из Петербурга, из той же мастерской и по тому же журналу пошито. Теперь хоть меняй…
— А давно ли вы, Федул Терентьевич, в своей обновке столичной ходите? — осторожно спросил Колычев.
— Да, почитай, с Казанской Богоматери. Как похолодало на Казанскую, так с тех пор и ношу.
На следующий день Колычев вызвал Витгерта для официального допроса.
— Господин Витгерт, прошу вас подробно рассказать, при каких обстоятельствах вами была найдена записка, переданная мне накануне.
Андрей Кириллович рассказал о вечере у Мерцаловых, на котором был и Колычев, о своем позднем уходе, о почти пустой вешалке в швейцарской, о желании закурить на улице и о листке бумаги, обнаруженном в кармане рядом с зажигалкой.
— Вы мне по-прежнему не верите? — спросил Витгерт.
— Напротив, верю. И даже пытаюсь выяснить, вам ли было написано злополучное письмо, или же попало в ваш карман по ошибке. Я полагаю, что в тот вечер в швейцарской дома Мерцаловых оказалось на вешалке два похожих пальто с мерлушковыми воротниками.
Глава 6
Вечером Мерцаловы прислали Колычеву записку с просьбой немедленно зайти к ним.
— Ну, Митя, — заметил Петр, — помяни мое слово, дело касается убийства. Сейчас получишь новые факты для своего расследования.
Викентий Викентьевич и Мария Васильевна Мерцаловы сидели в гостиной с такими лицами, что Колычев поначалу решил — что-то случилось с Машей.
— Спасибо, голубчик, что пришли, — хозяин встал навстречу гостю. Мария Васильевна утирала платочком слезы.
— Господи, Викентий Викентьевич, что произошло?
— Пойдемте, Дмитрий Степанович, к Маше. Она все расскажет.
Маша лежала на диване и горько плакала. Когда отец и Колычев вошли к ней в комнату, она вскочила с дивана и повернулась к ним.
