— Может быть. Но где я найду такую, как вы? — вдруг спросил брошенный муж. — Потому что на меньшее я теперь не согласен. Я максималист, как всякий русский человек. Юноша! — сказал он Павлу. — Я вам до изжоги завидую. Так бы и утопил вас! Вы хоть понимаете, чем вы владеете?
— Понимаю, — сказал Павел.
— Нет! Вы поймете только тогда, когда потеряете ее. А это будет, уверяю вас! Самое лучшее сбежать от нее сейчас, пока вы еще на это способны!
— Спасибо за совет, — улыбнулся Павел.
И брошенный муж удалился.
А они побродили еще по городу, потом вернулись к машине Павла, на которую, естественно, никто не покусился.
— Вот теперь поедем домой, — сказал Павел.
Слово «Бруклин» не было новым для Женечки: она смотрела по видео несколько голливудских фильмов-боевиков, где район этот изображался как криминальный, бандитский, с перестрелками, скопищем наркоманов, безработных, проституток и т. п.
Павел, услышав от нее это, расхохотался.
— Нет, понемногу есть всего, — сказал он. — Но чтобы бандитский район… Хотя — сама увидишь.
И вскоре Женечка увидела: вполне благопристойные улицы, застроенные большей частью невысокими, старыми, но крепкими симпатичными домами высотой от двух до пяти этажей. Вдоль тротуаров сплошь выстроились машины. К входным дверям ведут лесенки с металлическими перилами, сбоку небольшие газончики, изредка — деревца.
Возле одной из таких лесенок Павел остановил машину.
Открыл своим ключом дверь, они поднялись на третий (последний) этаж. Из кухни выплыла дородная негритянка.
— Хай! — сказал ей Павел.
— Хай! — приветливо откликнулась она, осмотрев Женечку с головы до ног.
И они оказались в квадратной комнате с одним окном, где почти не было мебели, а постелью служил большой матрац на полу, застланный пестрым пледом.
— Это что же, коммуналка? — спросила Женечка.
— Я же сказал, что комнату снимаю.
— Я не поняла, я думала, комната, ну, как в пансионате или в гостинице. А это натуральная коммуналка! — восхищалась Женечка. — Неужели в Нью-Йорке есть коммуналки?
— Сколько хочешь. На самом деле тут все немного иначе, не просто соседи живут, а есть хозяйка, вот эта самая тетя, и есть жильцы. Нас тут немного, всего шесть человек. По одной комнате занимают афроамериканцы — кстати, не называй их неграми, даже по-русски, они понимают и оскорбляются. Они долго боролись, чтобы их называли «черные». Но теперь и этого мало, теперь — «афроамериканцы». В одной комнате — китаец. И еще в одной комнате парагваец с колумбийцем, голубые любовники. Веселая компания, особенно парагваец, роскошно играет на гитаре!
Они немного передохнули, а потом отправились по магазинам взять что-нибудь на ужин. На ходу Павел решил учить ее английскому языку.
— Вот сейчас, — сказал он перед входом в табачную лавку, — зайдешь без меня и скажешь: «Ту «Мальборо» рэд». И дашь деньги. Это значит: две пачки «Мальборо» в красной упаковке.
— Я боюсь, — засмеялась Женечка.
— Ладно, буду стоять у входа.
Женечка вошла, протянула деньги продавцу и четко выговорила заученную фразу.
Тот дал ей сигареты, и она, очень гордая, вышла из лавки.
— Так дело не пойдет! — смеялся Павел. — Ты так никогда не научишься. Ты говоришь так, что в тебе иностранку слышно за два квартала.
— Что, неправильно?
— Слишком правильно! Надо так: подойти, ткнуть пальцем и сказать. — И тут Павел произнес нечто нечленораздельное, что-то вроде «тумальоорэ». — Понимаешь? Слова надо жевать и не всегда выплевывать, и тогда сойдешь за свою, потому что настоящее американское произношение — уличное, конечно — ужасное произношение!
Пока ужинали, стемнело.
— А сейчас я тебе кое-что покажу, — сказал Павел. Он провел ее в совмещенный санузел, который Женечку опять-таки восхитил схожестью с российским коммунальным санузлом (ну разве что почище: все-таки не жильцы самоуправствуют, а есть одна хозяйка!), откуда крутая лестница вела в потолок, к застекленному люку. Поднявшись, они попали через этот люк на крышу. Вокруг было необозримое количество таких же крыш, а дальше, как на ладони, расстилался весь усыпанный огнями Нью-Йорк.
— Мы на холме, — объяснил Павел. — И отсюда видно почти все. Вон Бродвей, видишь?
Обняв ее за плечи, он говорил, даже не указывая рукой, и она понимала.
— Да, вижу.
— А вон статуя Свободы, слева. Видишь?
— Вижу. Так близко?
— Нет, это только кажется, что близко. Хотя и не очень далеко. А вон Эмпайр Стейт Билдинг. А вон два небоскреба, которые снимали в фильме «Кинг Конг». Видела, конечно?
— Да.
— В России обожают старые американские фильмы… Ну что, нравится?
— Да.
— Хочешь здесь жить?
Вопрос был неожиданным. И неожиданным было серьезное выражение лица Павла. Она еще ни разу не видела его таким.
— Не знаю, — сказала она. — Мне с тобой хорошо.
— Мне тоже с тобой хорошо. И каждый день все лучше. Каждый час. Понимаешь, с тобой нужно — навсегда. Растить детей, построить дом. А я к этому не готов. Я мало зарабатываю. Только чтобы за комнату заплатить и кое-как прокормиться. Ты работы найти не сможешь: нет документов, не знаешь английского. Через месяц нас замучит быт. Я начну лезть из кожи, начну зарабатывать, чтобы построить этот самый дом. Но я еще не хочу. Я привык жить как попало… Но я катастрофически привыкаю к тебе. Еще день-два, и я не смогу без тебя жить. Этот несчастный брошенный муж в парке был прав: лучше сейчас.
— Можно я скажу высокопарно?
— Можно.
— Мне кажется, мы созданы друг для друга.
— Я это тоже понял. Но я привык быть один. И хочу быть один. Я не ожидал, что… В общем, ясно.
— Ясно… Ты хочешь сказать, что уже завтра нам надо расстаться?
— Да. Пока у тебя еще виза действует, возьму билет… куда ты хочешь?
— Я хочу вернуться туда же, где была.
— С ума сошла? Он тебя убьет.
— Нет. Теперь нет. Такие люди два раза не убивают.
— Что ж. Дело твое. Ты прощаешь меня?
— За что?
— Господи, как хорошо нам было бы вместе!
— Да…
И вот уже вечером следующего дня такси высаживает ее у знакомого отеля, и она с удивлением чувствует желание увидеть Виктора и узнать, что с ним все в порядке.
По жестам портье она поняла, что может беспрепятственно пройти в номер. Значит, Виктор там. Но почему на лице портье заметно сдерживаемое удивление?
Войдя в номер, она поняла причину: Виктор был здесь, но не он один. Был здесь и Дмитрий. Они спали в одежде, оба небритые, взлохмаченные, Виктор на постели, а Дмитрий на полу, среди пустых бутылок. Запах перегара пропитал спальню.
