Голос Анджу задрожал, и я подхватила историю:
— И королева, одной рукой крепко обняв дочь, схватилась другой за радугу. И сестра перетащила их через океан с зубастыми чудовищами в целости и сохранности.
Я слышала, что Анджу плачет.
— Судха, — говорила она, всхлипывая. — Ты нужна мне. Ты так нужна мне. Я больше не могу без тебя. Я так старалась, чтобы накопить денег тебе на билет, но сама всё испортила.
О господи! Неужели это стало причиной выкидыша? Она работала ради меня, ради злосчастной меня. А что, кроме бед, я принесла ей?
— Пожалуйста, приезжай, — сказала Анджу. — Пообещай, что ты скоро приедешь.
Я была потрясена до глубины души тем, каким слабым, жалобным голосом она говорила. Я сама несколько раз доходила до такого отчаяния, пока не поняла, что мать не может позволить себе бояться.
И, стараясь говорить как можно спокойнее, я ответила:
— Я приеду как можно скорее, сразу, как только родится Даита. А теперь послушай меня. До моего приезда ты должна делать все, что велят тебе врачи, ты должна поправляться. Иначе как ты сможешь помочь мне заботиться о Даите? Она, в конце концов, не только моя дочь, но и твоя.
Анджу как-то неуверенно засмеялась.
— Я жду не дождусь, когда ты приедешь. Как нам будет хорошо вдвоем!
— Втроем, — поправила я ее.
— Мне не верится, что ты будешь здесь, рядом со мной, как раньше! — Анджу продолжала говорить пронзительным, радостным, как у ребенка, голосом, словно и не слышала, что я сказала про Даиту.
* * *
Когда мамы вернулись и обо всем узнали, мы обнялись и, расплакались. А потом стали ругать друг друга.
— Как вы могли скрывать такое от меня? — возмущалась я.
— А ты сказала нам, что не пойдешь в храм, потому что устала! — парировали мамы.
Мы все так расстроились, что Анджу не хотела приехать в Индию — так было бы проще всем.
— Упрямая, как всегда, — ворчала моя мать.
А Пиши добавила:
— Анджу всегда терпеть не могла, когда ее жалели.
— Она думала о Судхе, о том, что она сможет начать там новую жизнь, — оправдывала дочь Гури-ма.
Я рассказала мамам о том, как Анджу пропускала мимо ушей все фразы, в которых я упоминала о Даите. Но они ответили, что я должна быть терпеливой, ведь Анджу пережила такую потерю. А когда я рассказала, зачем она работала, они замолчали. А потом Гури-ма, взяв меня за руки, попыталась успокоить меня, сказав, что это большое горе, но я не должна чувствовать себя виноватой.
Ах, Гури-ма, если бы можно было стряхнуть вину, как капли росы с лепестков лотоса.
Мамы восхитились щедростью Сунила, он подошел к телефону после того, как я поговорила с Анджу, и сказал, что займется покупкой билетов и визами для меня и Даиты. Но кое-что привело меня в замешательство. Перед тем как положить трубку, он вздохнул так, как вздыхает человек, который долго висел над пропастью, вцепившись в край скалы и, наконец, отпустив ее, почувствовал странное облегчение, стремительно падая вниз. А потом сказал: «Я старался».
Я не сказала об этом мамам. Он произнес это очень тихо, скорее даже не мне, а самому себе, так что, может быть, мне просто послышалось.
— Но как тебе удалось заставить Анджу заговорить с тобой? Что ты такого сказала ей?
— Да так, кое-что… — ответила я. Мне почему-то не хотелось рассказывать им про сказку. — Наше, личное…
— Ну расскажи нам хотя бы немножко, — стала просить мама.
— Я рассказала ей одну историю.
— А, историю, — закивала головой Пиши, которая как никто другой знала, какую силу хранят истории в самой сердцевине, как манго хранят семена. Пиши знала, эта сила уменьшалась от вопросов, поэтому задала лишь один, лукаво посмотрев на меня:
— Одну из историй, которые я вам рассказывала?
Мне было жаль разочаровывать ее, но я ответила правду:
— Нет, новую историю. Я сочинила ее на ходу.
— А как она называлась? — спросила Гури-ма.
Я начала качать головой. И тут меня осенило, и я ответила:
— Королева Мечей.
* * *
Я писала Анджу каждый день, описывая все детали, в том числе и не самые приятные, своей беременности. Сначала я сомневалась, стоит ли писать ей об этом, ведь тема должна была слишком болезненной для нее. Но иногда можно излечиться только болью. Отрицая то, что я жду ребенка, мы бы не добились добра. Так что я писала Анджу о своих проблемах с пищеварением; о том, как тяжело дышать; как не сплю ночами из-за толчков Даиты.
Перед тем как поехать в больницу, я описала первую схватку: спазмы были такими сильными, что мне казалось, что внутренности вот-вот вывалятся. А когда я вернулась, то попыталась найти слова, чтобы описать момент, когда мне на грудь положили мою дочку, скользкую и сморщенную, как чернослив, и невероятно красивую.
Но я не смогла отправить это последнее письмо.
Последние месяцы Анджу готовилась к моему приезду. Она стала правильно питаться и, хотя всё еще была слаба, уже выходила на прогулки вместе с Сунилом. Доктор сказал, что уже совсем скоро она сможет перестать принимать лекарства. Анджу поговорила со своими преподавателями и сказала, что сможет посещать некоторые занятия в колледже в следующем семестре. Они договорились с Сунилом, что как только ей станет получше, она сможет снова работать, если захочет. Но самое главное — она опять стала читать.
Сунил звонил нам и радостно сообщал, что потрясен переменами в Анджу. Он попросил передать мне, что я настоящее чудо. Сунил сказал, что обязательно придумает, как отблагодарить меня достойно, когда я приеду.
На мам, как обычно, его любезность произвела большое впечатление, но мне совсем не понравилась его последняя фраза. Мама настаивала, чтобы я послала ему такой же любезный ответ, но я не стала. Да и что бы я написала? Я-то не была удивлена. Анджу всегда могла пройти испытание, решив достичь цели. А этой целью, или, точнее, чудом, была вовсе не я. Как бы Анджу ни хотела это отрицать, целью была Даита.
— Какое же ты чудо, — говорила я, укачивая ее.
Я улыбалась, любуясь ее темной головкой, покрытой пушком, похожим на сердцевину цветка кадам. Я старалась не думать о том, что буду делать, если Анджу продолжит не замечать Даиту, когда я приеду в Америку, если будет испытывать неприязнь к ней. «Этого никогда не будет», — шептала я, склонившись к Даите и прижав ее к себе, вдыхая успокаивающий запах молока и детской присыпки. Я с таким жаром шептала эти слова, словно молитву: «Все тебя любят».
Да, в кругу семьи все любили мою дочь, мамы всё время ссорились, чья очередь укачивать Даиту и играть с ней, и кто будет петь ей песню.
— Я ее настоящая бабушка, — говорила моя мать. — Она даже похожа на меня. Дайте ее мне.
