— Забудь о Равеле и забудь об этом концерте.
Она мотает головой.
— Я никогда не забуду этого концерта. Его невозможно забыть. Поэтому и происходят трагедии.
— Трагедии?
Она начинает плакать.
— Ты меня не понимаешь. Я все время говорю не то.
— Ты все правильно говоришь. — Я хватаю ее руку. — Но это необычно. И мы так давно с тобой не беседовали.
— Да, а нам надо о многом поговорить. Составить план. Той жизни, которую мы проживем вместе, если ты захочешь. Но я так устала, ужасно устала.
— Ты должна отдохнуть. Набраться сил.
— Да, мама тоже так считает. Но у папы свои планы, а он столько для меня сделал. Не так легко обмануть надежды близкого человека.
— Сейчас нужно думать о твоих надеждах!
— Правда? — Взгляд у нее становится матовым. Ей тяжело дался разговор со мной. Получасовой разговор. Она уже смертельно устала.
— Я ухожу, — говорю я и встаю.
— Хорошо, — тут же соглашается она. — Только не забудь позвать маму.
— Марианне! — кричу я.
Аня широко открывает глаза:
— Ты зовешь ее по имени? — Она прыскает от удивления.
— Мы несколько раз встречались на улице и разговаривали, — объясняю я.
Марианне Скууг появляется в дверях. Лицо у нее измученное. Она чем-то озабочена. Может быть, разговором по телефону. Я понимаю, что ей хочется, чтобы я ушел.
— Когда я снова тебя увижу? — спрашиваю я у Ани, которая уже почти спит, сидя в кресле.
— Когда захочешь, — сонно бормочет она и на прощанье протягивает мне руку. Она пребывает словно в другом столетии, думаю я.
Но еще раз целую ее руку.
Я иду домой, потом сворачиваю в ольшаник. И только там чувствую, как я устал. Шумит река. Под деревьями прохладно. Я сижу час за часом. Хочется ли мне поговорить наедине с Марианне Скууг? Едва ли. Она так же, как я, боится Человека с карманным фонариком. Но я думаю о том, что она могла сказать полиции. Может, даже она не знает, что на самом деле происходит между отцом и дочерью, а теперь все равно уже поздно.
Слишком много всего произошло за последние сутки. Разрыв с Маргрете Ирене. Письмо о смерти Сюннестведта. Квартира, которую он мне оставил. Испугавшее меня свидание с Аней. Одна мысль теснит другую. Я замечаю, как у меня напряжены нервы. Вот-вот что-то должно случиться.
Вечером я наконец тащусь домой, ноги с трудом слушаются меня. Я смотрю на Эльвефарет. Что, интересно, сейчас происходит в том красном доме? На небо возвращается синий свет. Я так его люблю. Но сейчас у меня только плохие предчувствия.
Счастье Яльмара Виндинга
Дома, на Мелумвейен, горит свет. Значит, у нас гости, думаю я, потому что и отец, и Катрине летом предпочитают сумерки.
Мне больше всего хотелось бы нырнуть в постель, но, открыв дверь, я попадаю сразу в гостиную, там отец и Катрине пьют вино, и рядом с отцом сидит дама его возраста. Еще и это, думаю я, но деваться мне некуда. Нужно делать хорошую мину при плохой игре.
При моем появлении все вздрагивают. Дама темноволосая, с короткой стрижкой, она сильно накрашена и курит сигарету за сигаретой.
— Вот и ты, — говорит отец, он смущен тем, что не может взглянуть мне в глаза. — У нас в гостях Ингеборг.
— Я понимаю.
— Мы с ней собираемся жить вместе.
— Это я тоже понимаю.
— Привет, Аксель! — говорит Ингеборг. — Приятно познакомиться.
Она щиплет меня за щеку, как маленького мальчика. Ничего хорошего это не предвещает. И не может предвещать, если человек вознамерился занять место Осе Виндинг.
— Мне тоже, — говорю я.
Катрине подбадривает меня улыбкой. Она предпочла доброжелательную линию поведения. Я намерен следовать ее примеру. Ведь я хочу, чтобы отец был счастлив. Но время для этого выбрано неудачно. Перед глазами у меня только Аня.
И все-таки я к ним присоединяюсь. Отец угощает нас лучшим вином из своих запасов, Ингеборг болтает. Все почти так, как при жизни мамы. Ингеборг даже напоминает ее, думаю я, только внешне, конечно. Она так же полна энергии. И говорит только она. Я сажусь на диван с бокалом красного вина и слушаю бесконечные истории Ингеборг о том, какое счастье, что они с отцом познакомились прошлым летом. Она рассказывает обо всем, чем ей пришлось в жизни заниматься, она была телеграфисткой, барменшей, гримершей и вот теперь — агент по продаже модной дамской одежды. Постепенно до меня доходит, почему отец продал дом. Они с Ингеборг собираются начать общее дело. Отец переедет к ней в Сюннмёре, у нее там есть небольшая усадьба на берегу моря. Он выработал план и продал всю свою недвижимость в городе по бросовой цене. Дохода ему это не принесло, но он рассчитался со всеми долгами. Да, думаю я, так же когда-то начинали и они с мамой, но на этот раз решает все Ингеборг. Независимо оттого, что мама вечно кричала и скандалила, она никогда ничего не решала за отца.
Я сижу рядом с Катрине и наблюдаю. За этой начинающейся совместной жизнью. И то, что я вижу, пугает меня. Между ними существует дисбаланс. Дисгармония, которой они сами еще не замечают. Недосказанность. Ссоры, которые потом начнутся. Я бы не хотел оказаться на месте отца. Я счастлив, что освободился от Маргрете Ирене. Теперь я рассчитываю только на Аню, потому что был близок с ней. Это безумие. Хаос. Нет. Я не хочу на место отца! Не хочу быть взрослым! Не хочу дебютировать! Единственное, чего мне хочется, это спрятаться в квартире на Соргенфригата, где покончил жизнь самоубийством мой учитель музыки.
Там я смогу проспать до тех пор, пока все не забудут, как меня зовут и чем я занимался. Там я, возможно, постепенно стану взрослым.
У меня слипаются глаза. И меня окончательно покидают последние силы. Я слушаю голос Ингеборг. Теперь она заговорила о маме, об Осе, какая трагедия! И глядя, как мама машет мне из водопада, а она всегда машет мне оттуда, когда я ложусь спать, я слышу, что Ингеборг собирается продать мамино собрание долгоиграющих пластинок в антикварный магазин Ньёриа Риигстрёма, потому что там, наверное, за них дадут больше, а они с отцом решили вложить деньги в дамское белье.
Я не сразу слышу звонок телефона. Он доходит до меня постепенно. Трубку снимает Катрине.
Тогда я мгновенно просыпаюсь. Кажется, сейчас середина ночи? Я смотрю на часы. Два часа пополуночи.
Катрине, стоя, тихо разговаривает по телефону. Все понимают, что случилось что-то страшное. Даже Ингеборг умолкает. Катрине вешает трубку. Подходит ко мне, забыв об отце, забыв об Ингеборг.
— Только не волнуйся, — говорит она мне.
Я не свожу с нее глаз. Чувствую, как меня начинает бить озноб, хотя в комнате тепло.
