— Звонила Марианне Скууг. Это произошло два часа назад. Отец Ани застрелился из дробовика в подвале их дома на Эльвефарет. Аня не пострадала, но ее положили в больницу Уллевол. Марианне Скууг находится в неизвестном месте. Она сейчас не в силах говорить с тобой. Но передает привет и обещает позвонить тебе завтра рано утром.
Я поднимаюсь и ухожу. Они не могут остановить меня, даже Катрине, которая зовет меня.
Я иду по Мелумвейен к Эльвефарет. В лицо дует холодный ветер, хотя вообще-то не холодно. Пряно пахнет сиренью.
У последнего поворота я останавливаюсь. За деревьями мелькают огни полицейских машин. Кто-то дежурит там даже ночью. Но я не могу остановиться. Прохожу несколько шагов. Теперь мне виден дом. Он больше не красный. Он черный.
Как странно, думаю я в какой-то бесчувственности. Почему я не понимал этого раньше? Медь мне всегда казалось, что это место преступления.
Эпилог
Смерть и девушка
Я сижу у Ани. Вот уже две недели я каждый день прихожу к ней в больницу после полудня. Наступил июнь. Я давно покинул дом на Мелумвейен. Теперь у дома новые владельцы. Я хожу по квартире на Соргенфригата и пытаюсь представить себе, как умер Сюннестведт. Отец с Ингеборг уехали в Сюннмёре. Собрание маминых пластинок разлетелось в разные стороны. Катрине переехала к каким-то подругам в Костер. Брур Скууг похоронен на кладбище Вестре Крематориум. Ни Аня, ни я на кремации не присутствовали.
— Врачи делают все возможное, чтобы спасти ее, — сказала мне Марианне в один из первых дней. — Но процесс зашел слишком далеко. Аня отказывается есть. Она умудряется отключать даже внутривенные вливания.
— Неужели ночью возле нее никто не дежурит? Ведь всего год назад она была здоровее нас всех!
Марианне кивает, не слушая, что я говорю.
— У нее больше нет сил сопротивляться.
На третью неделю у Ани начинается воспаление легких.
Я сижу у нее. Она дышит с трудом. Я глажу ее по лбу. Несколько часов она проспала, но сейчас вечер, и она вдруг открывает глаза.
— Ты что-то говорил о Шуберте, — говорит она, одурманенная лекарствами.
— Да! Мы с тобой давно о нем не говорили.
— Подумай только, он умер таким молодым! — говорит она почти с возмущением. — И все-таки успел создать столько произведений. Сонаты. Песни. Камерная музыка. Квинтет до мажор.
— Да.
— Когда я чувствую себя как сейчас, я всегда прячусь в этом концерте. Во второй части. Ты понимаешь, что я имею в виду?
— Понимаю.
Приходит Марианне.
— Может, ей не нужно так много разговаривать? — замечает она.
— Да, мама. Ты права. Мне лучше отдохнуть.
Мне хочется сказать ей, что мы будем вместе играть Шуберта. В четыре руки. Фантазию фа минор. Но сейчас не время. Марианне делает мне знак, что пора уходить.
— Мне надо идти, — говорю я.
Но перед уходом я, как всегда, обнимаю Аню. И говорю то, что говорил ей каждый день эти две недели, даже в присутствии Марианне.
— Я тебя люблю.
И она отвечает, как прежде:
— Не говори так.
На мгновение ее сознание проясняется, словно она предчувствует, что должно произойти что-то очень важное. Внезапная тревога. Она пытается сесть.
— Но как ты меня найдешь? — почти испуганно спрашивает она. И смотрит на меня огромными глазами.
— Очень просто, в квинтете до мажор. Во второй части. Хотя он и написан не для рояля.
— Да. Именно поэтому! — Она слабо улыбается и опускается на подушку. Потом вдруг смеется, весело и легко, как ребенок. — Ищи меня где-нибудь между альтом и второй скрипкой.
Это последнее, что она мне сказала.
Я сижу в коридоре и жду. Лампа у двери начинает мигать. Я вижу, как прибегают сестры. Марианне в палате с Аней. Потом уже я узнаю, что это сердце. И отек легких. Аня умирает еще до полуночи.
Я все еще сижу там.
Из палаты выходит Марианне. Они обрядили Аню. Теперь ее можно отвезти в часовню. Марианне смотрит на меня. Без всякого выражения. Невозможно понять, что она сейчас чувствует.
— Хочешь зайти к ней?
Я встаю.
Мертвая, Аня кажется еще худее, думаю я. Птенчик. Такие птенчики жизнерадостно прыгают, но умирают мгновенно, не успеешь даже глазом моргнуть.
Неужели она была таким птенчиком? Нет, она была сильная. В случившемся кто-то виноват.
Но теперь это не имеет значения.
Я наклоняюсь над Аней. Не могу сказать, что она красива. Измученное лицо. Ее больше нет в этом теле. Глаза закрыты. А все дело было в ее взгляде.
Мне не хочется целовать Аню. Я прикасаюсь к ее лбу.
Он ледяной. Такой же лоб был и у мамы. Меня трясет.
Марианне стоит рядом и наблюдает за мной.
— Я тебя люблю, — говорю я Ане.
Наконец-то она позволяет мне это сказать.
Я покидаю ольшаник
Я прощаюсь с Марианне.
Молча. Мы оба устали больше, чем можем это выразить.
— Мы созвонимся, — говорит она.
Я киваю.
Я иду на Соргенфригата, к Сюннестведту.
Но там, у него, в сумерках я вижу только призраков.
Я не могу спать. Чувствую, что над крышей где-то высоко в небе парит ястреб.
Теперь? — думаю я. После всего, что случилось? Почему теперь?
Однако, когда я выхожу на улицу, ястреба в небе нет. Всходит солнце. Заливает город. Новый день.
Я не могу оставаться в квартире Сюннестведта.
Иду на трамвайную остановку.
И жду первого трамвая, идущего домой, в Рёа.
Утро уже наступило, когда я по Мелумвейен направляюсь к ольшанику. Новые владельцы нашего дома уже въехали в него. В саду стоит сверкающий автомобиль и детский манеж. У мамы с отцом никогда не было ни того, ни другого.
По тропинке я спускаюсь к реке, в последний раз. Неподвижно сижу и слушаю птиц. Думаю о том, чего не в силах постичь, — Аня умерла, и сейчас она повсюду.
Время бежит, уже день.
Мне нельзя больше здесь оставаться, думаю я. Но куда мне идти? В доме, вроде того, под деревьями, у этого зловещего омута, я жить не смогу.
Я подхожу к реке, смотрю на черную воду. Мамы там больше нет. Она исчезла. И вдруг я совершенно отчетливо вижу, что вода обновилась. Она теперь свежая. Теперь покойная уже не одна мама.