– У меня муж… Мой муж… он бы, наверное, мог оказаться в подобном месте, но я ухаживаю за ним дома.
– Надо же, – вздохнула сестра-хозяйка без недоверия и без сочувствия. – Проблема еще и в том, что у нее даже нет гражданства. Она и сама это понимает… Вы, наверное, не захотите с ней встречаться?
– Непременно захочу, – возразила Нэнси. – Для этого я и приехала.
– А. Ну что ж. Она тут недалеко, в пекарне. Уже несколько лет там трудится. По-моему, сначала тут работал наемный пекарь, но когда он ушел, замену искать не стали – да и незачем было, с Тессой-то. – Потом она встала и сказала: – Значит, так. Если хотите, я через какое-то время зайду и скажу, что мне нужно кое-что с вами обсудить. Чтобы вы могли уйти. Тесса довольно разумна, понимает, что к чему, и может расстроиться, если вы уедете без нее. Так что я подготовлю пути отхода.
Тесса поседела не полностью. Ее кудряшки были собраны под тугую сеточку на затылке, которая открывала совсем не морщинистый, блестящий лоб, ставший еще шире, выше и белее, чем прежде. Фигура тоже раздалась. Груди стали большими и на вид твердыми, как булыжники, а плечи, обтянутые белым пекарским халатом, несмотря на этот груз и ее позу – Тесса склонилась над столом и раскатывала большой ком теста, – казались прямыми и величавыми.
В пекарне не было никого, кроме нее и высокой худенькой симпатичной девушки – нет, женщины, – чье милое личико то и дело передергивали причудливые гримасы.
– О, Нэнси. Это ты, – сказала Тесса. Она говорила довольно естественно, хотя и с любезным придыханием, какое появляется у людей с избыточным весом и создает непроизвольное ощущение близости. – Хватит, Элинор. Не глупи. Принеси моей подруге стул.
Увидев, что Нэнси хочет ее обнять, как теперь было принято, она распереживалась:
– Ой, я вся в муке. А еще Элинор может тебя укусить. Элинор не любит, когда меня слишком обхаживают.
Элинор прибежала со стулом. Стараясь смотреть ей в лицо, Нэнси выговорила с особой любезностью:
– Большое спасибо, Элинор.
– Она не разговаривает, – объяснила Тесса. – Но помощница замечательная. Без нее я бы не справилась, верно, Элинор?
– Что ж, – проговорила Нэнси. – Удивительно, что ты меня узнала. Я поистрепалась за эти годы.
– Да. Я все думала, когда же ты придешь.
– Но ведь я за столько лет вполне могла умереть. Помнишь Джинни Росс? Ее уже нет в живых.
– Да.
Пирог – вот что пекла Тесса. Она вырезала из теста круг, швырнула его в жестяную форму и держала ее в воздухе, одной рукой умело поворачивая, а другой отрезая излишки. Все это она быстро проделала несколько раз. И спросила:
– А Уилф не умер?
– Нет, не умер. Но он немного съехал с катушек, Тесса. – Нэнси слишком поздно поняла, что это, возможно, прозвучало не слишком тактично, и попыталась загладить неловкость. – Он теперь совсем странный, бедный Волчонок.
Когда-то давно она пыталась говорить ему «Волчонок», подумав, что прозвище подходит к его выступающей челюсти, тонким усикам и ярким, жестким глазам. Но ему не понравилось, он счел это издевкой, и Нанси прекратила. Теперь он не спорил, и от одного звука этого прозвища Нэнси испытывала прилив тепла и нежности к мужу, что было не лишне в сложившихся обстоятельствах.
– Например, он возненавидел ковры, – пояснила она.
– Ковры?
– Ходит по комнате вот так, – объяснила Нэнси, рисуя в воздухе прямоугольник. – Пришлось отодвинуть мебель от стен. Кружит, кружит, кружит. – Она рассмеялась, неожиданно и как-то виновато.
– У нас тоже один такой есть, – ответила Тесса и кивнула, будто подтвердила тайное знание. – Требует, чтобы между ним и стеной ничего не было.
– И никуда меня не отпускает. Все время: «А где Нэнси?» Больше он никому не доверяет.
– Он агрессивен? – Тесса снова заговорила как профессионал, как знаток.
– Нет. Но очень мнителен. Думает, что в дом приходят какие-то злодеи, прячут вещи. Думает, что они переводят часы и даже меняют дату на газетах. Но стоит мне рассказать, что у кого-то проблемы со здоровьем, как он тут же встряхивается и выдает точный диагноз. Разум, конечно, странная вещь. – Ну вот. Вот. Еще одно удивительно тактичное замечание. – Он не в себе. Но не агрессивен.
– Это хорошо.
Тесса опустила на стол форму с пирогом и начала выкладывать начинку из большой, без фирменных знаков, банки с надписью «Черника». Начинка выглядела довольно густой и клейкой.
– Держи, Элинор, – сказала она. – Вот тебе обрезки.
Элинор стояла прямо за спиной у Нэнси, и та постоянно одергивала себя, чтобы не повернуться и не посмотреть. Но теперь девушка проскользнула за стол и, не поднимая глаз, начала скатывать обрезки теста в один комок.
– А он умер, – сказала Тесса. – Это я знаю.
– Кто «он»?
– Ну он. Твой друг.
– Олли? Олли умер?
– Ты разве не знаешь?
– Нет. Нет.
– Думала, ты знаешь. А Уилф не знал?
– Уилф не знает, – автоматически поправила ее Нэнси, защищая место мужа в мире живых.
– Я думала, знает, – ответила Тесса. – Они же родственники?
Нэнси не ответила. Конечно, она должна была понять, что Олли умер, коль скоро Тесса оказалась тут.
– Наверное, держал это при себе.
– Уилф – он такой, – сказала Нэнси. – Когда это случилось? Ты была рядом?
Тесса помотала головой, что могло значить либо «нет», либо «не знаю».
– А когда? Что тебе сказали?
– Никто мне ничего не сказал. Мне вообще ничего не говорят.
– Ох, Тесса.
– У меня была дырка в голове. Причем долгое время.
– Это когда у тебя был дар ясновидения? Помнишь, да?
– Мне давали газ.
– Кто? – серьезно спросила Нэнси. – То есть кто давал тебе газ?
– Здешние начальники. Кололи меня иголками.
– Ты же про газ говорила.
– И иголки, и газ. Чтобы вылечить голову. И стереть память. Кое-что я помню, но не могу сказать, когда это случилось. У меня же долгое время была дырка в голове.
– Олли умер еще до того, как ты сюда попала, или уже после? Ты не помнишь, как он умер?
– О, я это видела. Ему замотали голову черным плащом. И стянули на шее шнурок. Кто-то с ним такое сотворил. – На миг она плотно стиснула губы. – Кто-то должен был пойти на электрический стул.
– Может, тебе просто приснился страшный сон. Наверное, ты перепутала сон с явью.
Тесса вздернула подбородок, словно хотела поставить точку в разговоре:
– Нет. Тут я ничего не перепутала.
