Господин Джеймс горько усмехнулся, провел ладонью по лицу и продолжил:
— Никаких обвинений не было выдвинуто. Однако полисмен настойчиво посоветовал мне впредь повнимательнее следить за женой.
Он устремил на меня глаза, опять холодно заблестевшие.
— Вот что такое чересчур, Бесси. Подобное поведение. И оно требует чрезвычайных мер. Полагаю, ты со мной согласна.
Разумеется, хозяину не полагалось ничего знать про «Наблюдения». Я была готова держать пари на большие деньги, что госпожа просто проводила какой-то эксперимент для своей книга. Эксперимент, прямо скажем, очень странный. Чтобы просить горничных покакать в стеклянный горшок! Но безусловно, у миссус имелись веские причины. Я бы отдала передние зубы за возможность выложить господину Джеймсу свое мнение на сей счет, но я поклялась Арабелле никому не рассказывать про книгу, а потому держала пасть захлопнутой.
— Поверь мне, — сказал хозяин. — Эти чрезвычайные меры вполне оправданны. — Он дал мне пару-другую секунд полюбоваться своей свирепой физиономией, после чего продолжил: — Попрощавшись с мистером Ноксом, я направился в комнату жены, но обнаружил, что она собрала вещи и скрылась из гостиницы. Я ни на миг не усомнился, что она уехала домой, стыдясь смотреть мне в глаза. У меня были назначены несколько встреч, поэтому я задержался в городе и отбыл поздно вечером последним поездом. И что я застал по возвращении домой, как не очередную сцену помешательства.
— Сэр, видите ли, миссус просто…
— Прекрати, Бесси! — перебил господин Джеймс. — Довольно уже. Скажи-ка лучше, твоя госпожа… я вот что имею в виду… по словам Нокса, Арабелла заявила, что хотела по испражнениям определить характер девушек. Скажи честно, Бесси… она обращалась к тебе с такой необычной просьбой, когда нанимала тебя на работу?
Я обрадовалась возможности ответить не покривив душой.
— Нет, сэр. Миссус никогда не делала ничего подобного.
Господин Джеймс похоже вздохнул с облегчением, но тотчас опять приуныл.
— Я хоть убей не понимаю, о чем она вообще думает, — тоскливо проговорил он. — Ты только вообрази — а вдруг все произошло бы, когда со мной находился Дункан Гренн? А вдруг происшедшее получило бы огласку? — И такой у него был разнесчастный вид, что я невольно прониклась к нему жалостью.
— Могу я что-нибудь сделать для вас, сэр?
Он медленно покачал головой. Потом поворотился прочь, двинулся к кабинету, но почти сразу развернулся кругом.
— Впрочем, я бы с удовольствием отвлекся от печальных мыслей. Ты уже давно не читала мне объявления. Я прихватил газету в гостинице.
— О да, сэр. Конечно. Вот только доуберу со стола.
Когда я вернулась через пару минут, господин Джеймс сидел за столом в кабинете и писал очередное письмо. На сей раз он не стал ничего прикрывать ладонью, просто кивнул мне и жестом пригласил располагаться. Газета лежала на маленьком кресле по другую сторону стола, рядом с лампой, где я обычно сидела. Усаживаясь, я тревожно гадала, заснула ли уже миссус и что за ужасное зелье дал ей доктор. Однако все мысли о миссус вылетели у меня из головы, едва я развернула газету и увидела первую страницу. Внимание мое мигом привлекло первое объявление в левой колонке, которое не только находилось на самом видном месте, но еще и было длиннее прочих. В глаза мне бросилось начальное предложение. «УШЛА из дома в среду 2 сентября сего года ДЕЙЗИ О'ТУЛ, известная также под прозвищами РОЗАНЧИК и ФАСОЛЬКА».
Ох и странно же видеть свои собственные имена, напечатанные в газете. ДЕЙЗИ, РОЗАНЧИК и ФАСОЛЬКА. Я чуть не вскрикнула от неожиданности и потрясения. Потом украдкой взглянула на господина Джеймса, не заметил ли он чего. К счастью для меня, он сосредоточенно писал, склонившись над столом. Удостоверившись, что хозяин не заметил ничего неуместного, я вернулась к объявлению, но успела пробежать глазами лишь пару строк, когда он поставил подпись и отложил письмо в сторону. Затем откинулся на спинку кресла и кивнул мне.
— Умница, Бесси. Можешь начинать.
И вот, с усилием овладев собой, я принялась читать вслух. Не первое объявление в столбце, а следующее за ним, кажется насчет утерянных очков. В любой другой день господин Джеймс наверняка нашел бы это объявление и все прочие весьма забавными, но сегодня он слушал без тени улыбки и уже через десять минут потерял к ним всякий интерес и отослал меня прочь. Я спросила, можно ли мне позаимствовать газету до утра, и унесла ее к себе наверх. Там я с удрученным сердцем разложила газету на кровати и наконец-то прочитала всю заметку целиком. В последующие дни я так часто ее перечитывала, что могу воспроизвести здесь слово в слово.
«УШЛА из дома в среду 2 сентября сего года ДЕЙЗИ О'ТУЛ, известная также под прозвищами РОЗАНЧИК и ФАСОЛЬКА. Она ирландка, от роду имеет лет 14–16. Каштановые волосы, светлая кожа, круглое лицо, глаза голубые, зеленые или серые. Может показаться слегка тронутой умом, но на самом деле у ней просто повадки дурковатые. Она упряма и недостойна доверия. Когда девицу видели в последний раз, она была в желтом атласном платье с синими бантиками, которое ей тесновато, и без плаща. Любой, кто располагает сведениями о ее нынешнем местопребывании (предположительно в окрестностях Соплинга), премного обяжет любящую сестру МИСС БРИДЖЕТ О'ТУЛ, коли при первой же возможности снесется с ней по адресу Сарасен-лейн, № 3».
В том, что объявление сочинила моя мать, сомневаться не приходилось. Даже если бы она не вставила туда собственное имя, я бы догадалась об авторстве по неопределенному описанию моей наружности и возраста, а равно по некоторым оборотам речи. Было ли это первое объявление о розыске, размещенное Бриджет в газете, или одно из многих, я понятия не имела, но при виде его меня пробрало ужасом до самых печенок. Как, черт подери, как она выследила меня до Соплинга?
Первым моим побуждением было тайком сбежать. Убраться куда подальше на случай, если мать разведает, что я обретаюсь в «Замке Хайверс». Я начала машинально собирать в узелок свои немногочисленные вещи. Одно из платьев, отданных мне госпожой, висело на стене и когда я попыталась снять его оттуда, оказалось что оно прочно зацепилось подкладкой за гвоздь. Чем больше я старалась отцепить ткань, тем крепче она зацеплялась. Я дергала платье туда-сюда, чуть не плача от расстройства и досады. И за этой возней я вдруг начала думать про миссус, оглушенную наркотиками и запертую на замок, за которой некому присматривать, кроме меня. Как гвоздь держался за платье, не желая отпускать, так мое сердце держалось за миссус. Я осознала, что просто не могу ее бросить.
Возможно, вам покажется неоправданным страх, овладевший мной при мысли, что мать разыщет меня. Но я хорошо знала, на что она способна.
Здесь я вынуждена (противно своему желанию) сделать признание, которого избегала прежде. Но прежде я должна вернуться чуть подальше в прошлое. Рассказывать об этом мне страсть не хочется. Однако настало время выложить все начистоту, какой толк сидеть здесь впиваясь ногтями себе в горло и щеки, чем я занимаюсь вот уже целый час, пока с мучительной болью вспоминаю все, о чем собираюсь написать сейчас.
