— Боярин, так ты что — и пленных взял?
— Не без того.
— Вздернуть их надо, чего с собой тащить? — передернул плечами Прохор.
— Оно можно и вздернуть, только тебе они в первую очередь нужны.
— Мне-то зачем? — не понял десятник.
— За людей своих, что вот тут, на дороге сгинули, отвечать придется. Разбираться начнут, а у тебя и виновные есть, они же и видаки.
— А и правда, — схватился за мысль Прохор.
— Я бы на твоем месте оставил их на ближайшем постоялом дворе, да с охраной из стрельцов.
— Помилуй Бог, боярин, у меня и стрельцов- то почти не осталось.
— Оставь всех. Уж до Вологды, до самого хранилища, мы тебя доведем, а на обратном пути заберешь.
Прохор задумался, потом махнул рукой:
— Семь бед — один ответ, будь по-твоему.
Вернулся посыльный, а с ним и мои хлопцы.
Пленных гнали перед собой. Ратники вели за собой на поводу разбойничьих коней, навьюченных собранным оружием.
— О, боярин, — удивился Прохор, — так у тебя и трофеи есть.
— Зря, что ли, в лесу мерзли, обоз ваш дожидаючись! По коням!
Мы оседлали лошадей и тронулись в путь. Скорость была невелика — тормозили движение пешие пленные да обоз. Золото — металл тяжелый, и лошадям, впряженным в сани, приходилось нелегко. Однако же дорога вскоре пошла с холма под уклон, а верст через пять и постоялый двор при дороге показался.
До темноты еще оставалось время, но, учитывая, что люди устали, замерзли и проголодались, мы решили остановиться на постой.
Лошадьми заполнили всю конюшню, пленных поместили в подвал.
Мы заполнили трапезную до отказа и съели все, что было приготовлено на кухне. Хозяин был рад наплыву постояльцев, как же — зимой народу всегда меньше останавливается, чем летом.
Я расплатился за еду и ночлег. Разместились в трех небольших комнатушках. Помогли стрельцам занести в комнату тяжеленные сундуки. Я со своим десятком занял две комнаты. Мне и Федору уступили постели, остальные спали на полу — люди рады были и такому: все не на морозе в лесу. Усталость и тепло от топившихся печей сделали свое дело — не успев толком раздеться, ратники повалились на пол и заснули.
Проснулись утром поздно, уж солнце вставало. Первым делом — умыться и за стол.
Хозяин, видимо, всю ночь не сомкнул глаз вместе с поварами, соображая, чем накормить такую ораву и заодно предвкушая неплохой заработок. И не зря старался — от жареных поросят и гусей остались только начисто обглоданные кости. Когда-то еще доведется так плотно поесть? Вот и набивали мужики желудки впрок.
Лошади тоже были накормлены и отдохнули за ночь. Четверых стрельцов оставил Прохор на постоялом дворе, чему те и рады были — в тепле сидеть — это не по морозу с обозом тащиться.
Через два дня мы подъезжали к Вологде. Хотелось подстегнуть коня, промчаться вихрем оставшиеся версты, лихо взлететь на порог, обнять жену и сына. Но! Приходилось тащиться с обозом до конца.
Мы подъехали к городским воротам. Вышедший навстречу остановившемуся обозу старший стражи пытался прояснить вопрос с мытом, но, увидев погибшего ратника, сваленное оружие, сундуки с печатями и услышав мои объяснения, все понял и отступил в сторону.
Въехав в город, мы сразу направились к хранилищу — одному из двух главных государевых запасов. Второе находилось в Белозере, расположенном на берегу живописного озера Белое, у истоков Шексны. Суровые природные условия были естественным препятствием при набегах степных кочевников. В самой Москве государь больших ценностей не держал. Москва многократно горела, осаждалась врагами, начиная с татар и заканчивая наполеоновскими войсками в далеком будущем.
Обоз остановился у знакомого мне здания, перед окованными железом воротами.
На стук Прохора в маленькое оконце в двери выглянул усатый страж. Борода у него тоже имелась, но усы! Они меня поразили — таких роскошных, больших и ухоженных усов мне раньше встречать не доводилось.
— По какому делу?
— Из Казенного приказа, в хранилище — с ценностями.
В окне показался левый ус и глаз, затем правый ус — стражник оглядывал телеги и людей, собравшихся у двери.
— Подожди.
Усач закрыл оконце. Вскоре сбоку открылась дверца, и вышел служивый в сером охабне с меховым воротником.
— Бумаги давай.
Прохор растерялся:
— Какие?
— Ты что, в первый раз?
— На обоз нападение было, едва от разбойников отбились, вот боярин, спасибо ему, помог. Почти все стрельцы на дороге полегли, старшего охраны убили, казначей тоже погиб, — наверное, бумаги у него были.
— Не можно без бумаг груз принять.
— Да ты что, ополоумел? Куды мне сундуки с золотом девать? Я из стрельцов один с обозом. Это все — холопы боярские. Вон, смотри, те двое — ранены, на конях еле держатся. А ты… — У Прохора от недоумения и возмущения сорвался голос.
— А мне все едино.
Я не выдержал, схватил служивого за грудки.
— Слушай, ты, крыса! С тобой я, боярин Михайлов, воевода государев, говорю. Хотя ты этого и не стошль. Зови дьяка или подьячего.
— Руки убери, я на службе.
— Я тоже на службе. Еще слово скажешь, велю плетей всыпать!
Служивый скосил глаза в сторону, где Федька демонстративно похлопывал плеткой по голенищу сапога. При этом он плотоядно щерился.
Похоже, он поверил в мою угрозу.
— Отпусти.
Я отпустил охабень. Служивый оправил одежду и юркнул в дверь. Зажрались они тут, на спокойной службе.
Дверь снова громыхнула, вышел дьяк.
— Это кто тут грозится плетей дать государеву человеку?
— Я, боярин Михайлов, жилец вологодский и воевода государев.
Слово «государев» я выделил голосом.
— И что хочешь?
— Обоз золотой из Москвы привели. Выехал- то обоз под охраной стрельцов, да после Ярославля разбойники напали, почти всех стрельцов и казначея живота лишили. Мои люди помогли разбойников побить да золото до хранилища доставить. А теперь твой уперся — без бумаг, дескать, не приму.
Дьяк задумался.
— А бумаги где?
Вмешался Прохор:
— Думаю, при казначее остались, да убит он. В двух днях пути отсюда лежит.
— Ну что же, сейчас золото сочтем при видаках да опись составим. Один список у нас останется, другой тебе отдадим. Ты же в приказе отчитаться должон.
— Разумно.
Мы с Прохором переглянулись и согласно кивнули.
