Путнэм и Бильян немного поволновались — и поначалурасстроились, — обнаружив себя на Изумрудном литературном фестивале вместообычной встречи с читателями. Я свалила все на путаницу в переговорах с ихагентами и поблагодарила за содействие святому делу благотворительности. А ещенапомнила им, что это прекрасная возможность предстать перед людьми, обычнопредпочитающими другие жанры, и при этом не ущемит ни одного из авторов…слишком уж. Каждый должен был десять минут почитать что-нибудь свое, а затемпятнадцать минут отвечать на вопросы. Конечно, немного меньше обычной встречи,зато действенно и оставит время для вопросов и ответов всем авторам, то естьдвум основным, а также Сету, Мэдди и Абелю. Кроме того, мы организовали лотерею,а я вела вечер, едва ли понимая, что говорю.
— Просто не верится, что Сет у тебя на вторых роляхпосле Путнэма и Бильян, — заметил Энди во время круглого стола. — Онже круче этих двоих, вместе взятых.
— А еще он в высшей степени добродушен, — шепнулая в ответ.
Получив короткую передышку, я не могла оторвать взгляд отСета. Как будто я сто лет не видела его эксцентричную улыбку и карие глаза. Вдействительности я никогда не видела только его футболку с Кэптэном и Теннайл.Я хотела подойти к нему, но удержалась. Об участии в фестивале его от моегоимени попросила Мэдди.
Когда выступления закончились, я велела сотрудникамболее-менее вернуть все по местам. В кафе расставили столики, за которымиавторы подписывали книги. Даже у Мэдди, в общем-то никому не известной, нашлисьпокупатели. У «Женской речи» была своего рода культовая репутация, и мнепоказалось, что несколько поклонников Мэдди приобрела во время круглого стола.Проходя мимо Сета, разговаривающего с поклонником, я поймала его взгляд изамедлила шаг. Между нами повисла неловкость, которую не могла преодолеть дажевызванная амброзией маниакальная жажда деятельности. Слишком много у насвозникло нерешенных проблем.
— Спасибо, — просто сказала я. — Спасибо, чтосделал это.
— Ладно, — чуть помедлив, сказал он. — Ты жменя знаешь. Я не пропустил еще ни одного Изумрудного литературного фестиваля.И сейчас не собираюсь.
Ко времени закрытия магазин был полон, но мы не стали никоговыпроваживать, тем более что торговля шла очень бойко. И тут появился Уоррен.
Он подошел ко мне, и мы вместе смотрели на окружающую толпу.Помолчав немного, он произнес:
— Почему я чувствую себя родителем, неожиданновернувшимся домой в разгар детской вечеринки?
— Пейдж назначила на один день Бильян и Путнэма. Такойвыход показался мне логичным.
— А когда вы обнаружили эту накладку?
— Сегодня утром.
— Сегодня утром, — повторил он. — Значит,вместо того чтобы, скажем, сдвинуть мебель на первом этаже и пусть себеподписывают оба конкурента, вы решили устроить широко разрекламированный званыйвечер со звездами и собрать толпу, которую не в состоянии вместить этотмагазин?
Я часто заморгала. Вот это да! Ведь так действительно былобы гораздо проще.
— На самом деле это фестиваль, а не званый вечер. И, незабывайте, благотворительный.
Уоррен вскинул голову:
— Мы жертвуем выручку на благотворительность?
— Всего десять процентов, — успокоила егоя. — И потом, здесь женщина из Образовательного проекта, на нее все этопроизвело такое впечатление, что она хочет договориться с нами о куда болеезначительной акции по сбору денег. Но это, скорей всего, в следующем году —весной, разумеется. Мы же не хотим, чтобы это помешало следующему Изумрудномулитературному фестивалю.
— Следующему?
— Ну да. Теперь это традиция.
Весь вечер я как на крыльях летала, воодушевленная успехом.На самом деле я, наверное, могла бы организовать и претворить в жизнь второйИзумрудный литературный фестиваль прямо завтра утром.
Вдруг меня посетила какая-то посторонняя мысль:
— Эй, у меня неприятности?
Он потер глаза.
— Джорджина, ты… — Он покачал головой. —Неописуемо. Речь не о неприятностях. Конечно нет. Мы не собираемся все этоделать в Черную пятницу.
Он одарил меня одной из самых своих задушевных улыбок.
— Почему бы тебе не пойти сейчас домой? Тебе нужноотдохнуть. У тебя огромные зрачки.
— Вы меня выгоняете? Вы уверены, что у меня все впорядке?
— Все у тебя в порядке. Но я слышал, как много тебепришлось работать сверхурочно, да и… об остальном. На следующей неделе должнавыйти Пейдж, и мы сядем и обо всем поговорим.
Вдруг он оторопело уставился куда-то.
— Это не Гаррет Фостер работает у нас на кассе?
Я неохотно покинула магазин. Нелегко оставлять свое детище.Я все еще ощущала душевный подъем и головокружение, словно по венам струилсячистый адреналин. Я не могла сразу отправиться домой. Мне необходимо былочто-то еще. Что-нибудь затеять. Как-нибудь действовать. Идущие навстречу парнипялились на меня, и я им вызывающе улыбнулась, отчего один чуть не впилился вмусорный ящик. Может, есть и другие варианты проявить активность сегоднявечером?
Зазвонил телефон, и я, не задумываясь, ответила. Это былБастьен.
— Черт подери! Я забыла, что собиралась фильтроватьзвонки. Я с тобой не разговариваю.
— Не вешай трубку. Мне нужно с тобой поговорить.
— Нет, я же сказала…
— Цветочек, я уезжаю.
Я услышала, какой у него изнуренный и напряженный голос. Онговорил не о том, что намерен проветриться. Мой пыл чуть поутих.
— Ты уезжаешь из Сиэтла?
— Да.
— Почему?
— Потому что с Дейной ничего не получится. Мы оба этопонимаем.
Я стояла перед собственным домом и тупо глядела на него вожидании, что под действием амброзии все-таки смогу помочь Бастьену наконецдобиться Дейны. Ничего не произошло, и я сделала единственное, что могла.
— Я сейчас буду.
Приехав, я обнаружила, что дверь открыта, и вошла в дом.«Митч» стоял на кухне спиной ко мне, и вся поза его выражала полнуюопустошенность. Я подошла к нему и обняла за талию, прижавшись к спине.
— Извини, — прошептала я.
— И ты меня.
— Не выгорело со стряпней?
Я чуть не засмеялась. О, эта амброзия!
— Нет. Впрочем, я теперь могу приготовить отличноекрем-брюле. У меня есть немного в холодильнике; если хочешь, можешьпопробовать.
Он вздохнул.
— Но нет, это не работает. И ты ведь это знала, правда?
