ниже всех, настоящее отребье. Однажды я заточил ее в тюрьму, но она сбежала. Двое остальных были грязными трущобными фейри, и я мысленно сбросил их со счетов. Разумеется, Таранис водится с преступниками и деревенщиной. Я заставлю его смотреть, как изуродую его драгоценную потаскуху.
Четверо фейри и выродок пытались заманить меня в западню.
Я с наслаждением убью их.
Я взглянул на телохранителей и кавалеристов. Перед нами раскинулся Хоквудский лес, до портала оставалось всего несколько миль. Я улыбнулся – меня подстегивало обещание мести.
* * *
Мы пересекли поле желтого цветущего рапса, раскинувшееся на много миль к северо-западу от Лондона. Нам понадобилось восемь часов, чтобы найти это забытое богами место. Пока мы ехали по городу и сельской местности, чары защищали нас от людей, заставляя их инстинктивно держаться подальше от наших лошадей. Но оно того стоило.
Последние восьми часов я был все время на связи с ней, и эта связь затягивала меня и крепла. Я видел, как она смотрит в окно в ожидании, чувствовал ее предвкушение, ее волнение. Она заманивала меня все ближе. В западню. Они поджидали нас с пистолетами, полными железных пуль. Я видел, как она обучила их стрелять. Они спрятались в том доме и ждали, когда мы подойдем достаточно близко, чтобы открыть огонь. Я знал, что стану их мишенью.
На рапсовом поле мы остановились у платана в нескольких сотнях ярдов от ветхого дома. Я старался не смотреть в упор на покосившееся белое строение, где они прятались. Если она наблюдает моими глазами, я не хотел выдать свое точное местоположение.
Я спешился и взглянул на Абеллио:
– Приведи пленного.
Он кивнул и вывел вперед вороную лошадь, на которой сидел темный силуэт. Я не видел его как следует, но знал, что он там. Закованный в железо, измученный голодом и побоями, слишком слабый, чтобы бороться. Но все еще живой.
– Мне нужно, чтобы ты кое-что для меня сделал, – сказал я.
Он не ответил.
– Мне нужно, чтобы ты погрузил это место во тьму. Сделай это сейчас же, или будешь страдать.
Он ничего не сказал; странный звук, похожий на хлопанье крыльев, окутал меня, и его слова прозвучали в моем сознании словно мысль, эхом отразившаяся от черепа. Нет, я не буду выполнять никаких твоих приказов. Мои страдания ничего не значат.
Я не удивился. Его, одного из генералов бунтовщиков, не так просто сломить. Я не собирался тратить время на угрозы. У меня было одно предложение, которое он примет.
– Если ты это сделаешь, я подарю тебе легкую смерть. Сегодня ночью. Даю слово.
В воздухе заклубилось напряжение. Сегодня ночью?
– Да, если сделаешь все как надо. Погрузишь это место во тьму. Ни капли света, ни одного проблеска. И никаких… – Я позволил себе слегка улыбнуться. – Отражений.
Ладно.
Мы все ждали, едва дыша. Тьма сгустилась, просачиваясь в дом. Я быстро повернулся к Абеллио и рявкнул:
– Сейчас же! Сожги это! И убей любого, кто попытается выбраться!
Абеллио пустил коня в быстрый галоп, держа в руке факел, кавалерия – за ним. У всех были фляги с маслом и горящие факелы. Я наблюдал, как они скачут вперед, а затем заглянул внутрь здания ее глазами. Всадники приближались к белому дому, и я увидел, как Кассандра бросилась к окну, почувствовал ее – такой вкусный – страх.
Закрыв глаза, я настроился на ее ощущения. Глазами Кассандры я наблюдал, как она повернулась к другим фейри и что-то крикнула. Поняла свой промах? На деревянный дом опускалось облако тьмы. Они не видели цели, не могли стрелять.
Пока я наблюдал с безопасного расстояния, мои солдаты окружили погруженный во тьму дом и стали поливать маслом стены снаружи. А потом бросать туда факелы.
В такой ветреный день, как сегодня, пламя разгорается быстро.
Кассандра кричала другим фейри, чтобы они бежали. Я почувствовал страх в ее крови, когда они учуяли запах дыма. Фейри бросились к двери, Таранис колебался всего секунду. Она жестом приказала ему уходить. У нее имелся другой способ бегства. Она стала рыться в сумке, а потом внезапно подняла глаза на сгущающуюся тьму – маслянистую на ощупь, клубившуюся вокруг, заволакивавшую все в черную пустоту. Достала из сумки зеркальце, ее руки тряслись. Посмотрела на свое отражение как раз в то мгновение, когда тьма сомкнулась над зеркалом. И отражение исчезло.
Перед смертью я заставлю Тараниса смотреть на ее обугленный труп.
Она запаниковала и с гулко колотящимся сердцем бросилась к двери. Дым густел, пламя нагревало дом изнутри. Но она не могла видеть пламя. Она вообще ничего не видела в клубах дыма, во тьме, созданной фейри. В любой момент она могла наткнуться на огненную стену.
Теперь я не мог видеть ее глазами, но чувствовал, как дым проникает в ее легкие, вызывая кашель и тошноту. Почувствовал, как она случайно шагнула в пламя, которого не увидела, и оно обожгло ее лицо и руки. Я ощущал, как загорелись волосы – розовые распутные волосы вспыхнули очищающим пламенем.
В сотнях ярдов от меня, на чистом воздухе у платана, я чувствовал ее агонию. Пламя обжигало и меня, но я цеплялся за Кассандру, ощущая все то, что чувствовала она, когда каталась по полу, крича от боли, ослепленная, горящая, умирающая.
И вдруг все прекратилось. Я резко открыл глаза и с облегчением вдохнул свежий сельский воздух. С такого расстояния ощущался лишь легкий привкус дыма. Солнечные лучи пробивались сквозь ветви платана, и я смотрел на прекрасное пламя, объявшее дом, в котором догорало тело моей дочери.
Мышцы расслабились, я позволил себе улыбнуться. Наконец-то я избавился от своей ошибки. Мне следовало убить ее еще младенцем.
Действительно, стоило это сделать, Ваше Величество. Нельзя удивить того, кто слышит каждую твою мысль.
У меня отвисла челюсть. Позади меня что-то булькнуло. Обернувшись, я в шоке уставился на одного из своих телохранителей: он рухнул с коня с перерезанным горлом. Рядом с ним стоял этот никчемный похотливый вредитель Таранис. А прямо за его спиной стояла моя дочь; ее розовые волосы развевались на дымном ветру, в каждой руке – клинок.
Глава 37
У меня закружилась голова, когда я наконец отключилась от мыслей Огмиоса. В черепе пульсировало – итог напряжения последних трех дней. Я почти не спала, все время проникая в мысли короля и тщательно готовя западню. Последний день выдался самым трудным – я вызывала в воображении образы и передавала их королю, заставляя его думать, что я нахожусь
