маловажную роль играют явления экстаза, с которыми связаны целые стороны человеческой жизни и культуры. История танцев, история пения, музыки и поэзии, многие стороны религиозной жизни человечества, наконец, совокупность явлений, связанных с потреблением опьяняющих напитков и наркотических средств, громадное значение которых – отрицательное или положительное, – не подлежит сомнению, – все это вместе взятое сводится в своей психологической основе к истории культурно-психического фактора, называемого экстазом… Язык классифицируется вместе с теми культурными психическими функциями, которые называются искусством, и прежде всего с музыкой и поэзией. Раз этот факт сродства языка с искусством… установлен, сама собою представляется мысль, что в природе языка должны таиться психические элементы экстаза» [Овсянико-Куликовский, 1883, с. 4–5].
Для представления об индуктивном методе разработки концепции экстаза в трудах Д.Н. Овсянико-Куликовского обратимся к некоторым из его филологических изысканий.
«В Риг-Веде, – пишет Овсянико-Куликовский, – термин kavi – поэт сплошь и рядом употребляется как синоним vipra (жрец); но vipra собственно значило «трясущийся» (ср.: «вибрация», лат. vibrare – В.К.), находящийся в экзальтированном состоянии» [Овсянико-Куликовский, 1883, с. 28]. С этими понятиями будет связано и исходное представление о мудрости.
«…”мудрец” – отмечает Овсянико-Куликовский, – это тот же “вещий”, а “вещий” – это человек экзальтированный, поэт… наше слово мудр, церковнославянское мждръ этимологически тождественно с санскритским mandra, что значит “упоительный, чарующий, благозвучный”, и возводится к корню mad, выражающему понятие “опьянения” и “экстаза”» [Овсянико-Куликовский, 1883, с. 27]. Поэтому «понятие о “мудрости” на ранних ступенях развития культуры не отделялось от понятий об экзальтации» [Овсянико-Куликовский, 1883, с. 27].
Трудно следовать за этимологическими изысканиями в санскрите, которыми наполнен труд Д.Н. Овсянико-Куликовского, но логика его лингвистического анализа может быть представлена в следующем виде. Санскритские корни слов man, mad, manth этимологически связаны между собой. Каждое из них имеет свой ареал значений, определяющий новое словообразование. От корня man в санскрите образуются слова manas – душа, mati – думать, мыслить и mantra – изречение (man указывает на психическую деятельность, а tra – на орудие), brach-man – человек в подъеме духа (brach – подъем, напряжение, умножение). «От mad мы имеем в санскрите, – считает Овсянико-Куликовский, – существительное mada – опьянение, экстаз, – слово, которое в Авесте,.. не утрачивая значения «экстаз, опьянение», развило также значение «врачебное искусство». Едва ли можно отделять от этих форм латинское med – в medeor, medicus, medicina» [Овсянико-Куликовский, 1883, с. 46]. «…Корень math означает в санскрите “приводить в быстрое вращательное движение” и специально применяется к обозначению процесса добывания огня и взбивания масла» [Овсянико-Куликовский, 1883, с. 47].
Со значением «быстрого вращательного движения» в вакхических культах очень много связано. Ритуальный огонь добывают верчением (деревянной палочки в дощечке с дырочкой, которые по названию одноименны мужским и женским гениталиям). Ритуальные наркотические напитки взбивают верчением-сотрясением. В ритуальных плясках сами участники кружатся, трепещут, вертятся. В имени греческой музы Терпсихоры, покровительницы танцев, хорошо запечатлелось значение ритуального кружения: χορος – хоровод, кружение, и τερπω – наслаждаться(ср.русское«терпеть»,«терпко»).Вообще «… “трепет”, – отмечает Овсянико-Куликовский, – есть симптом экстаза, произведенного круговой пляской» [Овсянико-Куликовский, 1883, с. 93]. «Итак, мы видим, – делает вывод Овсянико-Куликовский, – что концепция душевных движений, понятие радости, ликования, восторга, – одним словом концепция “экстаза”, связывается с представлением “вращательного движения”» [Овсянико-Куликовский, 1883, с. 100]. «Вращательное движение» на физическом уровне лежит как бы в основе всего культового ритуала Экстаза. «Крутят» огонь при его добывании, «крутят» наркотический коктейль при его приготовлении, «крутятся» сами вокруг огня в хоровых плясках-кружалах. На психофизиологическом уровне кружение-верчение оборачивается трепетом, трепещущим наслаждением, психофизической вибрацией, которая в культе трактуется как метод взаимной связи космоса и антропоса. Само греческое слово tropos, как отмечает Овсянико-Куликовский, – означает оборот, поворот, наше тропа, торопиться [Овсянико-Куликовский, 1883, с. 93]. На психическом уровне кружение, верчение, тряска, трепет, дрожь оборачиваются экзальтацией, переживанием этой экзальтации как длящейся вибрации наслаждения, а отстраненное переживание собственной экзальтации воспринимается как некоторое существование, экзистенция, которое будет апроксимировано понятием «души» или «духа».
Экзальтация, достигаемая культовым ритуалом, есть новое бытие человека, есть существование до сущности, и эта экзистенция находит свое выражение в понятии духа. Переход в экзистенциональное бытие (лат. trans) психофизически переживается как «подъем духа», «воодушевление». Однако, первоначальная топография души имеет значения, обратные современным. Дух первоначально понимался скорее как пребывание человека в духе, а не пребывание духа в теле человека.
Вращательные движения и трепет, предшествующие экзальтации, задают основы того, что будет называться ритмом. Чувство ритма, или ритм, можно рассматривать как хронологию собственной экзальтации и ее оборотной стороны – экзистенции. Ритм есть чувство отстраненного пре-бывания в духе, кружения в духе, чувство оборачивания. То есть ритм есть изначально чувство экстатическое, он есть, можно сказать, экстракт техники экстатического культа. Д.Н. Овсянико-Куликовский напрямую связывает ритм с «вращательными движениями» в экстатических ритуалах, что позволяет ему рассматривать сам ритм как самостоятельный фактор экстатического действия, наряду с возбуждающим действием ритуального огня и опьяняющих напитков.
Одним из способов физического задания ритма в экстатическом ритуале является голосовая модуляция типа ритмичного стенания, которая постепенно эволюционирует в сторону поэтического речепения. В качестве типичных примеров могут служить гимны или мантры. Однако, и сам язык, построенный на бинарных оппозициях (Ф. де Соссюр), задает определенный ритм, имеющий психическое воздействие на человека. Этот ритм в различных национальных языках будет различным, что соответственно скажется на национальной психологии народов. Эта мысль, высказанная в общем виде еще В. Гумбольдтом, постоянно привлекала внимание Овсянико-Куликовского: «Экстатическое действие ритма в танцах действительно засвидетельствовано историей и опытом. То же самое следует сказать о музыке и пении. Но мы пойдем еще дальше и скажем, что сам язык на ранних ступенях развития действовал на человека экстатическим образом, и что источником такого действия был именно ритм, языку присущий» [Овсянико-Куликовский, 1883, с. 101].
«На ранних ступенях развития поэзия сливалась с языком, – продолжает свою мысль ученый, – сам язык был поэзия, и ритм, ему присущий, был жив и властен». Отмечая ритмическое сочетание слогов в языке, распределение гласных, симметрию ударений, сочетание высоких и низких нот в мелодии языка, Овсянико-Куликовский отмечает, что «вот здесь-то, в этой инстинктивной гармонии языка и таится причина экстатического воздействия языка на психею человека» [Овсянико-Куликовский, 1883, с. 102–103].
Действие ритма начиналось с самой подготовки к экстатическому ритуалу, с процедуры приготовления опьяняющих напитков и добывания огня (древним способом). Обе процедуры персонифицированы в экстатическом культе эпохи Вед двумя культовыми божествами: Агни и Сома. Д.Н. Овсянико-Куликовский посвящает исследованию культа Сомы (экстаза) магистерскую диссертацию, а исследованию культа Агни (огня) – докторскую. Хотя сама концепция обеих диссертаций целиком заложена в первой работе.
В культовом пространстве экстатического ритуала между огнем и опьяняющим напитком много общего. В результате опьяняющего действия
