к ямочке на шее и прижался к ней губами, возбуждаясь уже от того, что её пальчики спешат разделаться с моим ремнём.
В лабораторию мы, конечно же, попали лишь к вечеру. Я не мог насытиться своей кошечкой, не мог отпустить её и после. Ласкал тело, терзал губы, и всего было до безумия мало. Времени было мало.
Я не хотел думать о плохом, но знал каковы шансы на самом деле. Несмотря на то, что донор отлично подходит Марине по всем показателям, есть риск отторжения органа иммунной системой и не только спустя месяц или два, но и спустя годы. У нас с ней могли быть в запасе как вся жизнь, так и всего десять лет, которых мне, опять же, чертовски мало. И я ненавидел себя за это. Ненавидел, что принял решение за неё, что ей вообще приходится проходить через это, потому что моя девочка не должна была знать этого страха и боли. Она должна была добиться своей мечты и стать счастливой ради меня, а вместо этого я видел как она кусает губы и борется с собственными нервами в стерильной палате.
Сел на койку, где она лежала уже в больничной пижаме, и взял её руку, чтобы коснуться ещё раз.
— Всё будет хорошо, Котёнок. Думай о том, куда мы полетим отдыхать после, хорошо?
— Мы куда-то полетим?
Я улыбнулся и кивнул.
— Обязательно. Чуточку солнца тебя должно порадовать.
Она улыбнулась со слезами на глазах и сжала мои пальцы крепче.
— Спасибо что ты у меня есть. Ты показал мне какая должна быть забота.
Не выдержал и поцеловал дрожащие губки, пытаясь хоть немного успокоить её.
— Ты показала мне больше.
Но в этот момент явилась Амелия, прерывая нас и действуя мне на нервы. Не знаю почему я её так невзлюбил, девчонка действительно не виновата в том, что папаша решил укрепить связи с нами таким старым как мир способом, но я не мог воспринимать её не иначе, как помеху.
— Всё готово, Илья. Фёдор Анатольевич ждёт встречи в «отсеке Б».
Я кивнул, снова возвращая своё внимание Марине, и поцеловал малышку в лоб.
— Я скоро вернусь.
«Отсек Б» не был предназначен для переговоров. Там мы держали задержанных и проводили допросы со смертниками. Иногда последние соглашались на эксперименты, думая, что если результаты будут удачными, то смогут избежать скорой казни, но почти во всех случаях смерть для них выходила наилучшим вариантом. Более подходящего места для ублюдка я бы и не стал искать и мысленно благодарил Барбариску за приказ отправить его именно в камеру из прочного бронированного стекла. Он должен был видеть что будет, если потерпит провал. Я лично проведу все эксперименты на его мозге и вкачаю в него столько стероидов, что он захлебнётся собственной кровью.
— Почему я даже не удивлён увидеть тебя тут? Но удивлён что ты так долго тянул.
Странное начало разговора. Я даже слова не успел сказать, а этот хмырь решил выбесить меня с порога? Высокий, худощавый очкарик поднялся с пола и протянул мне руки в наручниках.
— Снимешь?
Какое-то время я удивлённо взирал на его кисти, пытаясь уловить смысл именно этих слов и именно в таком порядке, но не выходило. Тупой вопрос откуда он узнал что понадобится для Марины, так и остался на кончике языка, обжигая злостью, потому что приходит понимание насколько они связаны со сказанным мне Тимуром. Возможность, что именно этот человек что-то сделал с моей девочкой, только прибавляла мне желание выпустить ему кишки.
Поднял взгляд на урода, которого собирался подпустить к своей малышки, но и тут он удивил меня снова.
— Поразительно! Ты унаследовал ту же мутацию сетчатки! Только мать твоя всё испортила, добавив лишние меланины.
Я отвернулся в сторону, вообще не понимая как с ним разговаривать. Его реплики сбивали меня с толку и путали мысли своей бессвязностью и нелепостью. Мне абсолютно насрать откуда у меня такие глаза, есть только я, а мамы и папы есть у кого-то другого. Но одно я знал уже точно — ни за что в жизни не подпущу этого психа к сердцу Марины.
Развернулся чтобы уйти, но кардиохирург вдруг сделал шаг ко мне, выставляя руки перед собой.
— Подожди! Неужели ты ничего не спросишь? Я думал, у тебя будет хотя бы пара вопросов.
Вся эта ситуация уже порядком мне надоела, но вступать в этот диалог бессмысленно.
— В ваших услугах больше не нуждаются, Фёдор Анатольевич. Через час вас перевезут в следственный изолятор до окончания следствия.
— Как не нуждаются, они же предлагали мне сделку! Я проведу операцию, и меня отпустят! Ты не можешь допустить расторжения!
Я усмехнулся, снова поворачиваясь полубоком.
— Я только что лично её расторгнул.
— Нет, нет, нет, подожди! Я… я кое-что знаю, что может тебе пригодиться! Разве ты не узнал меня? Я же был лечащим врачом всех проституток в том барделе! Я принимал роды у твоей матери! Ну? Вспомнил?
Я прищурился, пытаясь найти доктора из воспоминаний в человеке, который сейчас стоял напротив, но не мог. Всё, что их связывало, это очки и рост. Морщины настолько изменили лицо, что даже непонятно есть ли на нём мимика или оно остаётся таким же неизменно отстранённым, как и раньше. Годы взяли своё, что уж говорить, но мне плевать что он хочет мне сказать, и плевать что он меня помнит. Если только это не связано с Мариной.
Моё молчание Фёдор, наверное, расценил как интерес, потому что снова сделал шаг вперёд и понизил голос.
— Я знаю от кого забеременела Анна! И скажу, если сделка останется в силе!
Анна. Это имя я никогда даже вслух не произносил. Слова «мать» и «отец» давно потеряли для меня смысл и не имели никакого значение. В далёком детстве я как и все мечтал что однажды папа узнает обо мне и заберёт нас из того ада, которым была моя жизнь, но год за годом ничего не происходило, а я так и оставался ублюдком, дармоедом и помехой. И я был слишком глупым ребёнком, чтобы понять насколько моя мечта пустышка и лишь в подростковом возрасте на её место пришла цель, которую я достиг. Я освободил себя сам. Собрал то, что осталось от личности, и слепил другого человека, каким являлся сейчас.
Однако эту ситуацию я могу переиграть в свою пользу. Если доктор будет думать, что у него есть козырь в рукаве, то это даст мне небольшой шанс что он не сделает глупостей у
