еще с большими деньгами.
Эвакуированных расселяли по клубам, по школам, но и местное население «уплотняли», подселив приезжих в их и без этого тесные квартирки.
Именно эти, так сказать, объективные, материально-бытовые причины, замешанные на естественной ксенофобии, определяли отношение к приезжим.
А вот что касается еврейской прослойки эвакуированных, то здесь дело обстояло хуже. В дополнение к материально-бытовым причинам, в дополнение к обычному подозрительному отношению к чужакам, здесь начинала действовать и генетическая юдофобия, получившая в последнее время «подпитку» со стороны гитлеровской расовой идеологии и легитимацию со стороны сталинской национальной политики.
О том, что пришлось пережить им в эвакуации, бывшие еврейские дети предпочитают не вспоминать, удерживая в памяти редкие добрые минуты: там кто-то погладил мальца по головке, там, где-то, дали голодной девчушке кусочек сахара.
Ну что ж и такое, конечно, бывало – мир не без добрых людей!
Но вот в Уфе, в 1942-м, местные подростки замучили эвакуированного мальчика-еврея, а жительница города Шадринска Челябинской области вспоминает, что среди эвакуированных «больше бросались в глаза евреи со своей картавой речью, и дети сразу стали их копировать».
Но вернемся в Мариуполь.
Мариуполь фактически не был конечной целью одесситов. Путь их лежал дальше в тыл, но проблема заключалась в том, чтобы выбраться из переполненного эвакуированными города.
Марик Хромой вспоминает тысячи эвакуированных, расположившихся со своими пожитками прямо на земле, как цыгане, или, на специфическом одесском жаргоне Марика, как на толкучке. Вспоминает горы узлов, чемоданов, ящиков и корзин, вспоминает перекрашенные в защитный цвет «эмки» и забрызганные грязью полуторки. И над всем этим столпотворением, вдруг… проливной летний дождь и раскаты грома, которые он, 12-летний мальчишка, напуганный бомбежками, принял за разрывы бомб.
Марик вспоминает, как дядька его, пользуясь своими лейтенантскими кубиками, просто втолкнул их всех в уходивший в Ростов товарняк.
Белла Кердман вспоминает, что и работники завода им. Октябрьской революции уезжали в Ростов на товарняке, и ей с родителями удалось забраться в тамбуре, где их с головы до ног засыпала угольная пыль из паровозной трубы.
Все наши друзья, к счастью, выбралась из Мариуполя, но были, конечно, и те, кто не сумел, и о том, что произошло с ними, свидетельствует совершенно невероятный «репортаж».
«Репортаж из расстрельной ямы»
Речь идет о дневнике молодой девушки, Сарры Глейх, эвакуировавшейся из Харькова в Мариуполь и попавшей здесь в противотанковый ров.
Вся ее семья: отец, мать, сестры и трехлетний племянник Владя – были расстреляны в этом рве, и только Сарра чудом осталась в живых.
Дневник Сарры Глейх – тоненькая школьная тетрадка в розовой веселой обложке – попала к Илье Эренбургу, и он включил его в «Черную книгу».
Еще 1 сентября 1941-го сестры Сарры, мужья которых были на фронте, ходили в военкомат и просили помочь им уехать из Мариуполя. Им отказали: эвакуации, мол, не будет до весны.
Прошел месяц. Положение с каждым днем ухудшалось, и 8 октября в военкомат отправилась Сарра.
На сей раз начальник военкомата был более «любезен» – сказал, что эвакуация их семьи назначена как раз на завтра, 9 октября, и им следует подготовиться.
Этот разговор происходил, повторимся, 8 октября 1941-го, утром. А уже в 12 дня в город вошли убийцы.
И обратите внимание на то, как скрупулезно выполнялась в Ростове дьявольская методика Адольфа Эйхмана, как создавался юденрат, происходила «регистрация» и осуществлялось уничтожение!
ИЗ ДНЕВНИКА САРРЫ ГЛЕЙХ
8 октября. Немцы в городе…
9 октября. Дома абсолютно нечего есть… нет света, воды…
10 октября. Еврейское население должно избрать правление общины… и зарегистрироваться…
17 октября. Завтра утром все зарегистрировавшиеся должны явиться на пункты и принести ценности…
18 октября. В течение двух часов мы должны оставить город. Для стариков и женщин с детьми будут машины…
Рояновы [русские родители мужа Фани, старшей сестры Сарры. – Авт.] пришли просить отдать им внука. Фаня отказалась, плакала. Владю не отдала, решила взять с собой…
20 октября. Мама и папа уехали в 9 ч. утра. Фаня с Владей задержались, поедут следующей машиной…
Мы шли пешком, дорога ужасная, после дождя размыло…
Было часа два, когда мы подошли к агробазе им. Петровского.
Я кинулась искать Фаню и стариков. Фаня меня окликнула, она стариков уже искала, но не нашла, они, наверное, уже в сарае, куда уводят по 40–50 человек…
Дошла очередь и до нас, и вся картина ужаса смерти предстала перед нашими глазами. Здесь уже где-то лежат трупы папы и мамы. Отправив их машиной, я сократила им жизнь.
Нас гнали к траншеям, которые были вырыты для обороны города, велели раздеться… Мы шли по трупам…
Фаня не верила, что это – конец… Лицо у нее сине-серое, а Владя все спрашивал: «Мы будем купаться? Зачем мы разделись? Идем домой, мама, здесь нехорошо!»
Больше я не могла выдержать, начала кричать каким-то диким криком, мне кажется, что Фаня еще успела обернуться и сказать: «Тише, Сарра, тише!» – и на этом все обрывается.
Когда я пришла в себя, были уже сумерки. Трупы, лежавшие на мне, вздрагивали, это немцы, уходя, стреляли на всякий случай…
Я начала выбираться из-под трупов… выбралась наверх и оглянулась – раненые копошились, стонали, пытались встать и снова падали…
Какой-то старческий голос напевал: «Лайтенахт… Лайтенахт…» – и в этом слове, повторявшемся без конца, было столько ужаса!»
«Лайтенахт… Лайтенахт…» — напевал старческий голос.
«Светлой ночи… Спокойной ночи…» — напевала какая-то добрая еврейская бабушка.
Не над детской кроваткой напевала – над разверстой могилою.
Всего за десять дней, с 20 по 30 октября 1941 года, в Мариуполе было расстреляно 9000 евреев.
Были среди них и жители Мариуполя, и эвакуированные из Харькова, такие, как вся семья Сарры Глейх.
Были среди них, наверное, и эвакуированные из Одессы, те самые, о которых писал Иван Ковалев товарищу Сталину, те самые, которые «кричали во все горло – мы пострадавшие, мы беженцы».
Сколько их было? Кто знает?
Какая ирония судьбы: выбраться из Одессы, пройти весь этот полный опасности путь по выжженной солнцем степи, проплыть его в трюме грузового корабля по морю, нашпигованному минами, добраться до Мариуполя и… погибнуть.
Погибнуть в залитом кровью противотанковом рву у агробазы им. товарища Петровского. Погибнуть в те самые дни октября 1941-го, когда и в Одессе уже идет убийство. В те самые дни, когда Одесса стала уже «Городом Антонеску».
Двойное предательство
Но поговорим о тех, кому все-таки удалось выбраться из Мариуполя.
Какие еще «мышеловки» их ждут впереди?
В большинстве своем одесситы двигались на Ростов.
