что мпѣ было скучно…
— Покорно васъ благодарю…
— Вы меня заинтересовали очень скоро, но еще скорѣе потеряли для меня prestige. Зачѣмъ возили вы меня на этотъ ужинъ съ вашими дѣльцами? Я тамъ увидала, что вы какой-то адъютантъ у настоящаго генерала и только пыжитесь, выбиваетесь изъ силъ: какъ-бы вамъ въ его присутствіи поддержать свое достоинство. Ваши мелкіе размѣры я тутъ разглядѣла прекрасно, да и мое женское-то чувство сильно задѣло отъ того, какъ вы вели себя въ эту ночь… вамъ точно будто понравилось сначала, что генералъ мной заинтересовался…
— Этого еще недоставало!..
— Ну, да ужь объ этомъ я распространяться не стану. Повторяю, вы потеряли для меня prestige, и сами въ этомъ виноваты.
— И prestige этотъ получилъ теперь въ вашихъ глазахъ его превосходительство Борисъ Павловичъ?
— Любовныхъ чувствъ я къ нему, конечно, не имѣю; но онъ для меня новъ и по размѣрамъ во сто разъ крупнѣе васъ. Ужь взять одно то, какъ вы объ немъ говорите, и какъ онъ объ васъ говоритъ: вы злитесь, вы уязвлены завистью и сознаніемъ его превосходства, а онъ отзывается объ васъ спокойно, просто, понимаетъ васъ прекрасно, а о своихъ талантахъ говоритъ не иначе, какъ шутя…
— Куда-жь заведутъ васъ бесѣды съ генераломъ Са-ламатовымъ?
— Не знаю.
— Будто-бы вы не понимаете, что онъ желаетъ сдѣлать изъ васъ метресу?
— Ну, а вы, почтеннѣйшій Иларіонъ Семенычъ, не желали того-же?
— Я, я?
— Да, вы? Если у васъ дѣло остановилось на американскомъ flirté, такъ это благодаря моей сдержанности. Законнаго брака вы мнѣ не предлагали, да я и не взяла-бы его. Значитъ, еслибы я немного больше распустила себя, я очутилась-бы вашей возлюбленной. Спрашиваю я васъ, почему быть возлюбленной господина Малявскаго доблестнѣе, чѣмъ метресой господина Саламатова, когда этотъ Саламатовъ интересуетъ васъ гораздо, болѣе, чѣмъ вышеозначенный Малявскій?
— Вотъ какъ! — вскричалъ Малявскій и вскочилъ со стула. — Молодаго человѣка вы можете полюбить, въ связи съ нимъ есть хоть какая-нибудь доля поэзіи, увлеченіе, наконецъ, что-нибудь, а не плоскій разсчетъ, сожительство съ грязной, животненной натурой…
— Та-та-та! Куда это вы понеслись? Это что такое? Развѣ я вамъ объявила, что дѣлаюсь метресой Саламатова? Я только провела параллель. Опа вамъ не понравилась. Очень жалѣю. Я прекрасно понимаю, что Саламатовъ будетъ ѣздить ко мнѣ не за тѣмъ, чтобы толковать со мною о желѣзнодорожныхъ концессіяхъ. Но я ужь его предупредила, что селадонствомъ онъ ничего не добьется. Онъ такъ уменъ, что будетъ знать, какъ вести себя, а остальное укажетъ время. Вотъ, любезнѣйшій Иларіонъ Семенычъ, моя краткая исповѣдь. Совѣтую вамъ удовольствоваться ею.
Она опять заходила по комнатѣ. Малявскій нѣсколько секундъ молчалъ.
— Прекрасно, очень хорошо, — заговорилъ онъ болѣе глухимъ голосомъ: — благодарю васъ за исповѣдь. Любовный вопросъ мы совершенно устранимъ. Положимъ, вы ие согласитесь сдѣлаться метресой Саламатова. Но вы увлечены теперь его натурой, умомъ, размѣрами, какъ вы изволите выражаться. Вотъ на эту то тэму я и хотѣлъ-бы побесѣдовать съ вами маленько. Вы говорите, что я въ сравненіи съ Борисомъ Павловичемъ червь ползущій, уязвленный злобой и завистью, сознаніемъ своего самолюбиваго ничтожества и его великодушнаго превосходства. Такъ-ли-съ? Прекрасно! Теперь позвольте мнѣ поставить нѣсколько вопросовъ, самымъ добродушнымъ тономъ. Саламатовъ говорилъ вамъ обо мнѣ?
— Говорилъ.
— Съ высоты своего величія? Смотрите, молъ, какъ я добръ и благодушенъ. Я поощряю Малявскаго, хотя и знаю, что онъ мнѣ страшно завидуетъ. А почему? Потому, что онъ въ сравненіи со мною червь ползущій. Вы, увлекшись размѣрами Юпитера Громовержца, не распознали, что все это одни наносныя слова, которыми его превосходительство изволилъ маскировать свое недовольство.
— На кого, на васъ, что-ли?
— Да, любезнѣйшая Зинаида Алексѣевна, на меня, червя ползущаго.
— За что, про что?
— Объ этомъ будутъ пункты далѣе, а теперь позвольте мнѣ продолжать мою бесѣду. Борисъ Павловичъ ломался передъ вами своей натурой и благодушіемъ, а небось не сказалъ вамъ, какъ тотъ-же господинъ Малявскій началъ дѣйствовать съ нимъ. Разумѣется, ему не пристало накидываться, потому что этимъ самымъ онъ выдалъ-бы себя, показалъ-бы, что ему теперь приходится, волей-неволей, любезничать съ червемъ ползущимъ.
— Ничего не понимаю изъ вашего разглагольствованья! — отрѣзала Зинаида Алексѣевна.
— Дайте срокъ, поймете!
— Что вы хотите, наконецъ, сказать?
— А вотъ что-съ!
И съ этими словами Малявскій вынулъ изъ боковаго кармана бумагу и поднесъ ее Зинаидѣ Алексѣевнѣ.
— Что это такое? — спросила она, отступая шагъ назадъ.
— Прочтите, грамотѣ знаете.
Она развернула. Вышла продолжительная пауза. Глаза Малявскаго съ злорадствомъ слѣдили за тѣмъ, какъ Зинаида Алексѣевна читала.
— Поняли? — спросилъ онъ громко.
— Поняла! — отвѣтила она и, подавая ему бумагу, прибавила — на чемъ-же вы его поддѣли?
— Присядьте. Мое резюме будетъ по возможности кратко. Что вытекаетъ изъ этой бумаги, Зинаида Алексѣевна? То, что вашъ Юпитеръ Громовержець начинаетъ брендить, какъ выражаются русскіе остряки. Согласитесь сами, что онъ не сталъ-бы предоставлять мнѣ такіе магарычи, еслибъ онъ могъ, въ данную минусу, обэйдтись безъ меня. Вотъ вы теперь и провели-бы параллель. Она будетъ, мнѣ кажется, повѣрнѣе. Положимъ, я червь ползущій; но кто-же, послѣ того, самъ Юпитеръ Громовержецъ? Онъ пріѣзжаетъ къ вамъ расписывать про свою богатырскую натуру, а самъ прибѣгаетъ къ помощи нашего брата и, разумѣется, скрываетъ то, что мы его отлично понимаемъ и даромъ служить ему не намѣрены.
— Вы все-таки ему служите-же! — вскричала Зинаида Алексѣевна.
— Ни мало! Я служу самому себѣ и пролагаю свою дорогу. По такой Саламатовъ внугренно злобствуетъ на меня гораздо посильнѣе, чѣмъ я на него. Онъ почувствовалъ, что наступило время новыхъ дѣльцовъ, и не такихъ, какъ онъ, берущихъ не однимъ брюхомъ и не однимъ нахальствомъ, а выдержкой и знаніями. Гдѣ-же, любезная Зинаида Алексѣевна, грандіозность размѣровъ? Развѣ это не мелко, не пошло замаскировать свою собственную немощь фразами или, попросту сказать, безстыднымъ враньемъ? Небось, я не явился къ вамъ хвалиться моими подвигами…
— А что-жь вы дѣлаете въ эту минуту?
— Я нисколько не хвастаюсь. Я только помогаю вамъ проводить параллель. Вы восхитились богатырскими размѣрами, вы увлеклись prestige’eMb Бориса Павловича, а па повѣрку-то выходитъ, что мелочность, слабость, рабство передъ немощами своего брюха вовсе не на нашей сторонѣ. Вы слишкомъ поторопились, Зинаида Алексѣевна, выдавать дипломы…
— Пожалуйста, безъ нравоученій!
— Во мнѣ говоритъ вовсе не покинутый любовникъ. Я не прошу у васъ пи взаимности, ни даже дружескаго чувства. Я только открываю вамъ глаза. Вы хотите изучать міръ, вамъ неизвѣстный, и думаете, что Саламатовъ такая звѣзда, которая освѣтитъ вамъ путь, что онъ одинъ заинтересуетъ васъ надолго! Я-же вамъ показываю, что это за баринъ. Онъ только и держится своей старой репутаціей; его грѣшное тѣло скомкало его въ своихъ когтяхъ, и съ
