приливает жар, а сердце, ухнув, падает камнем вниз. Она ведь не просто позволяла себя целовать, она отвечала. Горячо, самозабвенно. У меня даже ее метка осталась.
По инерции трогаю ранку на губе от ее укуса. Слегка больно. Но какая сладкая эта боль…
Эх, Сонька, что же ты наделала. Как же ты все испортила…
Хотя проще всего ее обвинять. Себя винить надо. Сам-то я куда смотрел? Знал же, что ее перекроет из-за Шаманского. Видел же, как она убивалась, когда ей скинули те палевные фотки. Как выла и билась в истерике — сам же ее в тот вечер еле удерживал в руках. Она ведь кричала, что убьет Меркулову. Я, конечно, не предполагал, что дойдет до такой жести. Но, будем честны, мне было плевать на нее, я сам тогда сходил с ума — так рвался прибить Шаманского.
Врать Жене больше всего не хотел. Что мог, то сказал, как есть, но самое главное, самое страшное… об этом солгал, глядя в глаза. Как еще смог все это сказать — сам не понимаю.
Будь это кто другой, просто ответил бы, что это был я, как говорил всем. Платонову, директору, отцу. Как писал потом в объяснительной.
Но как ей сказать такое? Этот пакет на голове ее матери… как она с ним беспомощно металась прежде, чем упасть… это даже меня, чужого, постороннего, повергло в шок, когда я смотрел запись. Я не представляю, что бы почувствовала Женя, узнай она про эти издевательства. Ей и так вон как плохо.
Прости, мысленно повторяю я и наконец иду к себе.
После душа честно пытаюсь уснуть, но черта с два. Ворочаюсь в постели. Маюсь. Изнемогаю. Тело всё горит. В груди ноет, аж невмоготу.
Можно, нельзя, честно, нечестно, а я все равно хочу с ней быть. До одури. Сейчас даже больше, чем раньше, как бы вина ни давила.
Я уже и не смогу как раньше — делать вид, что мне пофиг на Гордееву и палить за ней украдкой. Да и не захочу. Мне она нужна. Теперь — особенно. Это как жажда, и тот поцелуй… он ничуть не утолил, а еще больше ее распалил. Снёс напрочь все, какие еще оставались, барьеры и установки.
Вот только захочет ли она? Про пакет она не знает, но понимает же, что это были Сонькины разборки. Что виновата Сонька, а значит — я. Станет ли она со мной после этого?
Утром пойму. Почему-то кажется, что посмотрю на нее и сразу ясно станет. Наверняка ведь она сейчас тоже все это обдумывает. Значит, что-то решит.
Только вот как до утра дотянуть, когда внутри все скручивается узлом? Когда от нетерпения печет невыносимо?
А если скажет: нет? Если пошлет? Может, и будет права, только мне-то что делать?
Грудь сразу будто тисками сжимает.
Ничего, отвечаю сам себе. Что тут сделаешь? Как-то ведь жил…
Только я уже не хочу как-то… Не теперь, не после всего, что сегодня было…
Одеяло комом на полу. Мне душно, хотя в номере вроде как прохладно — я все окна пооткрывал. А все равно задыхаюсь.
До утра я так с ума сойду.
Не выдержав, беру телефон. Долго думаю, что ей написать. Чтобы не навязчиво, не тупо, не так, чтобы она меня сразу послала…
Пишу: «Ты как?»
И тут же стираю. Глупый вопрос в час ночи.
Снова набираю:
«Думаю о тебе»
И снова удаляю. Ну давай еще поной ей, как тебе хреново, говорю себе зло.
А если повторить, что она мне нравится — это, интересно, как? Нет, по ходу, тоже тупо и, главное, как-то жалко. Типа ты там, конечно, злишься на меня, но не забывай, что ты мне нравишься. Бред.
«Мне жаль»
Нет, не то. Конечно же, мне жаль, но зачем и дальше травить ей и себе душу?
Перебираю еще с десяток вариантов. А в итоге отправляю ей просто эмодзи. Розу.
Через пару секунд сообщение прочитано.
Сердце подпрыгивает. Ответит или нет?
Смотрю — пишет. Жду, чуть ли не затаив дыхание. Да, наверное, напишет вежливое и сухое «спасибо».
Но приходит:
«Спасибо! Красивая роза. Тебе тоже не спится?»
Я аж выдыхаю. Гора с плеч. Это никак не похоже на ответ человека, который не желает больше общаться.
И теперь уж я пишу всё, что в голову приходит. И «я о тебе думаю», и «мне жаль», и «ты мне очень-очень нравишься»… Меня прямо прорвало. Слишком уж долго держал все в себе.
Женя мне отвечает:
«Ты тоже мне нравишься… но пока я не порву с Денисом, я могу с тобой только дружить. Давай вернемся к этому разговору через неделю?»
«Хорошо», — соглашаюсь я. Что мне неделя! Да я полчаса назад думал, что ты меня вообще знать не захочешь.
«Спасибо, что понимаешь»
«Давай завтра куда-нибудь сходим? У вас же вечером самолет. Давай погуляем по городу? Как друзья, конечно:)»
«Давай», — отвечает Женя и добавляет смайл.
Прощаюсь с ней до завтра и несколько минут просто лежу, раскинувшись на кровати, прибалдевший. Улыбаюсь сам себе.
Потом вскакиваю, снова хватаю телефон. Вбиваю «цветы с доставкой круглосуточно». Нахожу ближайшую точку. Это совсем близко, возле вокзала. Туда я и сам, если что, сгоняю. Но они обещают доставить в течение двадцати пяти минут в лобби отеля.
Спустя полчаса оставляю букет роз у ее номера. Тихо стучу в дверь, слышу в глубине шорох и ухожу…
61. Женя
Чувствую себя изможденной и какой-то выпотрошенной и физически, и морально, но сна при этом ни в одном глазу. Это от переизбытка эмоций. Рядом сопит Ида, а я лежу с колотящимся сердцем и перед мысленным взором прокручиваю в уме жуткие сцены… Представляю, словно вживую, как эта безумная троица — Соня, Яна и Алла — истязали Меркулову, как затем вошла мама со своей тележкой, увидела всё это, как осела…
Так четко это вижу, будто сама присутствую, своими глазами вижу, вот только сделать ничего не могу. Еле сдерживаюсь, чтобы снова не расплакаться.
Они, наверное, даже не заметили ее в своем диком угаре. Страшно подумать, что стало бы с мамочкой, если бы не появился Стас…
В первый момент я и на него злилась, но это было бездумно, что ли. Такая беспомощная злость, когда ты готов в своей беде винить кого угодно. А, может, просто невольно перенесла свое отношение к Соне на него. Однако Стас ведь все сделал, чтобы маму спасли. Не стал
