старухой.
В комнате воцарилось молчание, пока она гналась за потоком, но он исчез так же быстро, как и набежал.
– Почему от каких-то вещей получается узнать больше? – спросил Элиот.
– Ей нравилась эта шапочка. Наверное, она ее часто носила. К тому же шапки редко стирают… а порой не стирают вовсе.
– Все эти вещи вообще не стирали, – возразил Коулз.
– Да. Но головные уборы чаще всего не стирают вообще никогда. Даже такие вязаные шапочки. Стирка не уничтожает старых воспоминаний, которые закладывались на протяжении многих лет, но от нее детали, особенности, отдельные черты часто размываются. Если вещь только что выстирали, мне чаще всего остается одно только ощущение – даже не запах – человека, которому вещь принадлежала.
– Значит, какие-то вещи… могут рассказать больше?
– Да. Обувь. Верхняя одежда. Головной убор, в котором человек ходит каждый день. К тому же шляпу или шапку надевают на голову, туда, где сосредоточены все наши мысли. Подушка тоже может о многом поведать. Или платок, носовой платок, который год за годом носят в одном и том же кармане.
Мэлоун заерзал на стуле.
– Одни ткани могут рассказать больше, другие – меньше. Хлопок разговаривает легко. Он все впитывает. Шелк застенчивее – он липнет к телу, но шелковая ткань очень нежная, а плетение у нее плотное, и он ничего не впитывает.
– А кожа? – заинтересованно спросил Несс.
– Кожа требует времени. Она толще. Но, возможно, я могла бы что-то узнать по ремню, который человек долго носил. Или по кобуре.
– Даже по пустой? – недовольным тоном осведомился Коулз. – Элиот носит кобуру, но пистолета в ней никогда нет.
– Дай мисс Кос свою кобуру, Элиот. Пусть она расскажет нам о тебе, – предложил Мэлоун.
– Я ни за что не подпущу вас к себе, мисс Кос, – сказал Элиот, и легкая улыбка заиграла у него на губах. – Вы произвели на меня сильное впечатление.
– Спасибо. Осталось что-то еще? – Она отчаянно надеялась, что больше ничего не осталось. Голова у нее болела, желудок лип к спине.
– Всего одно. Семнадцатого января на пустом участке на Восточной Шестьдесят пятой улице, неподалеку от Ослиного холма, нашли окровавленную женскую одежду. Среди вещей было пальто. Люди не бросают свои пальто просто так. И обычно не заливают их кровью. Мы ждали, когда появится тело.
– И тело появилось, – сказал Коулз. – Помните Жертву Номер Десять?
– Мы не знаем, действительно ли эти вещи связаны с Мясником. Но… вдруг вы поможете нам разобраться? – спросил Несс.
– Хорошо.
Коулз подошел к коробке, стоявшей на самом краю стола, и вытащил черное пальто. Он положил пальто перед Дани, а потом достал из коробки черную шляпку-колокол. Вещи местами затвердели, хотя она и не смогла разобраться, от крови или от грязи. Она закрыла глаза и постаралась унять сердцебиение, сосредоточиться, чтобы вслушаться в последний раз.
– Не делайте того, что вам не хочется, Дани, – тихо напомнил Мэлоун. – И не забывайте выпускать ткань из рук.
Она робко коснулась пальто и в тот же миг ощутила запах угля и газетной бумаги, резкий, острый, с примесью… хохота.
– Он думает, что это смешно. Он оставляет эти вещи для вас, мистер Несс. А еще оставляет множество забавных подсказок, но на самом деле они ничего не значат.
– Дани? – настороженно вскинулся Мэлоун.
– Кто? – спросил Несс.
– Не знаю точно. Я просто ощутила веселье и увидела ваше имя в газетах.
И чернила, и хохот уступили место новым, куда более сильным впечатлениям.
– Они принадлежали Фло Полилло, – сказала Дани. Она ощутила усталость и жажду, которые испытывала женщина. Но оба чувства здорово застарели. Им было много-много лет. В этом пальто она пережила череду мучительных, выжженных жаром дней. Дани заставила себя не выпускать пальто из рук, пока не удостоверилась, что больше ей ничего не увидеть. Тогда она взяла шляпку.
– Она надеется, что он все сделает быстро, – сказала она. Опять усталость. И жажда. – Когда Фрэнк в последний раз покупал ей выпить, то не стал требовать платы. Ее удивляет, что сегодня он повел себя иначе. – Она выждала. Повертела шляпку в руках. – Она надеется, что девочки позаботятся о ее куклах.
Тишина.
– Это все, – сказала она. В ее голосе явно слышалась мольба.
Несс шумно выдохнул. Мэлоун взял ее за руку. Коулз убрал пальто и шляпку обратно в коробку с уликами.
– Мистер Несс, здесь можно где-нибудь вымыть руки? Может быть, здесь есть туалет?
– Прямо за углом, мисс Кос. Слева. Не спешите. Думаю, на сегодня нам всем вполне достаточно.
– Да. Пожалуйста. То есть спасибо. – Она поднялась, проверила, прочно ли стоит на ногах. Все трое мужчин поднялись вместе с ней, как принято в обществе, и Мэлоун отодвинул в сторону ее стул, освобождая ей путь.
– Я на пару минут, – сказала она, и он кивнул, внимательно глядя ей прямо в лицо. Ей показалось, что измучился он не меньше, чем она.
– Голова не кружится? – мягко спросил он.
– Нет, не кружится.
20
– Ну ты и врун, Мэлоун, – сказал Несс, едва Дани вышла за дверь.
– Ага, – кивнул Мэлоун. Он слишком устал и решил не спорить о том, что и так было очевидно. Так что он просто откинулся на спинку стула. Элиот и Дэвид последовали его примеру.
– Я чего-то не знаю? – поинтересовался Коулз, переводя взгляд с одного из них на другого.
– По-твоему, эта портниха очень страшная с виду? – вместо ответа спросил у него Несс.
– У нее глаза разного цвета, – произнес Коулз. Мэлоун ощутил нестерпимое желание врезать ему по лицу. На это у него вполне хватит сил.
– Да, Дэвид, они разного цвета. Тебя это не устраивает? – спросил он.
– Нет. Дело не в этом. Я просто… никогда такого не видел, – пробормотал Коулз.
– Но речь сейчас о другом, – проговорил Несс и бросил на стол карандаш, которым делал записи.
– Мэлоун, ты правда ей веришь? – не унимался Коулз.
– Если бы не верил, не привез бы сюда, – ответил Мэлоун, раздумывая, когда Дэвид успел стать таким невыносимым занудой.
– Мы не можем использовать ее слова в качестве доказательства, – сказал Коулз. – Она не может быть нашей свидетельницей. И ясное дело, мы никому не можем рассказать о том, чем тут занимались.
– Мы и не пытались добыть новые доказательства, – парировал Несс. – Пока не пытались. Но ты сам сегодня сказал, что нам нужно направление. Нужно отыскать этого человека.
– Что ж… в этом она нам не помогла, – произнес Коулз, пожимая плечами. – Признаюсь, я заинтригован. От всего, что она наговорила, у меня мурашки по коже. Но она ведь почти ничего
