и доктор Фрэнк надел ему носки.
В ней набухала грусть. Ее собственная грусть.
– Доктор Фрэнк? – спросил Несс.
– Да, – кивнула она. – Так он подумал. Он был благодарен. – Образы были мимолетными, словно бледные вспышки на ночном небе.
– Как его зовут, Дани? – тихо спросил Мэлоун.
– Андрасси. Своим именем он гордится. Но собой – нет.
Она ощутила укол страха. Кто-то словно схватил ее за запястья. Потом в ноздри ей ударил резкий, химический запах, но рябь тут же рассеялась. Она подробно описала мужчинам все эти образы. Элиот Несс что-то черкал на листе бумаги, Дэвид Коулз хмурился.
– Вы чувствуете запахи? – спросил Коулз, снова сделав упор на этом слове.
Она беспомощно оглянулась на Мэлоуна, но тут же кивнула, пожав плечами. Это объяснение все упрощало, но все же могло сгодиться.
– Запахи стираются. Но представьте, что вы трогаете чье-то пальто, а руки у вас перепачканы бензином. Ткань пальто надолго сохранит этот запах.
Некоторые вещи похожи на запах бензина. Например, страх.
Она положила носки на стол.
– Подержите меня за руки, Майкл, – попросила она, и он покорно обхватил руками ее пальцы.
– А это зачем? – спросил Несс. В его словах звучало явное удивление, но она не подняла на него глаз.
– Это… м-м… стирает все прежние впечатления, – мрачно проговорил Мэлоун, так же не поднимая глаз на Несса. Уши у него страшно покраснели, но он продолжал держать ее руки, пока она не высвободилась и не взялась за следующие улики.
Небольшая стопка вещей принадлежала мужчине по имени Эдди. Эдди возил по городу женщин. Он был Жертвой Номер Два, чьего имени прежде не удавалось узнать. Это его клетчатую кепку нашел Стив Езерски. Она постаралась отделить то, что знала заранее, от того, что ей поведала ткань, и была уверена, что его звали именно так.
– Значит, и это тоже носил Эдди? – уточнил Мэлоун. – Не Андрасси?
Она взяла со стола обрывок ткани и поняла, что это на самом деле еще одни трусы, точнее, обрывок трусов.
– Эдди-Готовчик, – сказала она, прислушиваясь. – Так он сам себя называл. Он был водителем. Стив Езерски отдал вам его кепку. – Она почувствовала, что белеет.
– В чем дело? – спросил Мэлоун.
– Я видела его… м-м. Его мужской орган. Он им очень гордился.
В комнате повисла тишина.
– Эдди-Готовчик, – прошептала она. – Он был… всегда готов.
– Разве его не оскопили? – вмешался Коулз.
– Он об этом не знал, – тихо ответила она. – Думаю, это случилось… позже. – Она выпустила обрывок ткани из рук.
– Дальше, – буркнул Мэлоун.
Она решила было, что после этого он выведет ее из комнаты, но нет, он стоически сидел рядом с ней, слушал, держал ее за руки и делал свои записи, пока она продолжала рассказывать.
Большинство образов быстро развеивалось, а в том, что оставалось, почти не было никакой силы, энергии. Время покрыло ткань слоями собственных отпечатков. Но постепенно она начала узнавать шепоток холода, ледяные следы, от которых у нее стыла кровь.
Порой она вообще ничего не чувствовала, порой ей на ум приходил обрывок фразы, который тут же рассеивался. Она послушно повторяла каждое свое впечатление, стараясь не колебаться и не убеждать ни в чем двух мужчин, которые слушали, но не верили. Она пришла не ради себя. И даже не ради Майкла, хотя ей было очень важно, что он подумает. Она пришла ради тех, у кого не было имен.
– Он хорошо играл в карты, – сказала она под конец одного совершенно бесплодного поиска. – Но все же не слишком хорошо. Проигрывал больше, чем выигрывал. Но они хотя бы не прятали от него лиц.
– Кто?
– Карты. – Она перехватила ткань, надеясь уловить образ, но тот развеялся, потух.
– Вы нашли имя?
Она легко тронула пальцами внутреннюю сторону воротника, там, где рубашка касалась шеи. Это место часто что-то хранило.
– Роберт Вейцель, – сказала она, уловив шепот, который принес с собой легкий, как паутинка, ветерок. Но в тот же миг и шепот, и ветерок рассеялись.
– Вы уверены? – спросил Мэлоун.
Она попыталась отыскать подтверждение, но потом качнула головой:
– Я услышала это имя, но очень слабо.
– Что-то еще? – спросил он, но в ответ она снова качнула головой.
– Вещи долго пролежали под дождем и на солнце. Воспоминания выцветают так же, как краски.
Порой в коробке лежало несколько вещей – ботинки, ремень, штаны, белье, пальто, – но впечатления от всех этих предметов почти не разнились, хотя часть образов считывалась легче, а часть сложнее. В одной из коробок лежали красновато-коричневые ботинки. Едва она взяла их в руки, как ее мысли наполнились яркими красками. А еще ей почудилось, будто ее колют сотни иголок. Она вскрикнула, выронила ботинки из рук, но тут же подняла их и попробовала еще раз, стараясь не слишком сильно прижимать ладони к подошвам ботинок.
– У него нет фотографий того, что он любит. Тех, кто ему дорог. Поэтому он изображает их у себя на коже. Так они всегда остаются с ним.
– Татуированный мужчина? – спросил Несс.
– Да, – сразу кивнула она. – Татуировки. Он планирует сделать еще, и много.
Она просмотрела другие его вещи в поисках цельных мыслей, которые смогли бы им что-нибудь подсказать.
– Он называл себя Чаком… и Трифтом. Трифтом реже, – прибавила она.
– Может, он как-то связан с инициалами УЧГ? – спросил Мэлоун.
Она прислушалась, но образ остался прежним.
– Я вижу только Чака и Грифта.
– Нам где-то встречалось имя Уильяма Чарльза Гриффитса, то ли на чеке, то ли в телеграмме, – заметил Мэлоун. – Попросите детективов все перепроверить.
Ближе к ночи ей удалось выудить из сероватой вязаной шапочки, грязной, украшенной кисточками, имя и целую серию образов, которые светились чуть ярче и дольше, чем остальные.
– Она пела, когда оставалась одна. Псалмы. Она любила псалмы. Знала, что ей не подобает – она всегда была грешницей. А псалмы – они только для тех, кто верит. Порой она пела псалмы, когда бывала с мужчинами. Иногда мужчины смеялись, будто она им воспевала хвалу. Но чаще они велели ей прекратить. Псалмы нас обнажают. Голым мужчинам не хочется выставлять напоказ свою душу. – Она говорила быстро, почти захлебывалась, стараясь пересказать все, что ей принесла волна, пока та не разбилась о берег и не отхлынула.
– У нее есть сын, уже совсем взрослый, но она никому про него не рассказывает. Они решат, что она уже старая, а ей нужно быть молодой и красивой… Такой же, как ее имя. Роуз. Ее зовут Роуз Уоллес. Выглядит она лучше, чем белые девушки. Ее кожа стареет медленнее. И тело тоже. Но внутри она ощущает себя
