чувствую себя немного большим засранцем, чем раньше.
Я вожделею ее, и ей от этого не по себе.
Я все испорчу, и это будет моя вина. Она заслуживает лучшего, чем это. Лучше, чем если бы я думал о ней так, будто умираю от голода, а она — нечто, что мне не терпится сожрать.
Сейчас я не знаю, как я могу позволить себе даже прикоснуться к ней. Как я мог поверить, что мне хватит самообладания, чтобы двигаться так медленно, как ей нужно, и не напугать ее. Девушка, которая боится даже случайных прикосновений, это не та девушка, которую я должен брать в постель после четырех лет жизни монаха. Четыре года, за которые я трахался, возможно, столько же раз, а кончил, наверное, пару десятков.
Мое самообладание разрушается от одного только присутствия рядом с ней. Ни за что на свете нельзя доверить мне прикоснуться к ней.
— Спасибо, — внезапно говорит Белла, нарушая тишину и вырывая меня из раздумий. — За то, что учишь меня. Я бы не стала тебя винить, если бы ты захотел, чтобы это был единственный урок.
— Не за что. И я имел в виду то, что сказал. Я дам тебе столько уроков, сколько понадобится.
— Ты можешь пожалеть об этом. — Она смеется. — Но мне нравится мысль о том, что я смогу водить машину. — Она колеблется. — Это было здорово — быть вне дома. Я имею в виду, мне нравится быть в твоем доме. Мне нравится жить там до сих пор, и у меня есть все, что я могу пожелать. Но я чувствую себя виноватой, когда прошу водителя, чтобы выйти из дома. А я и так не часто выхожу. Так что это… — Она смотрит в окно. Это теплый летний вечер на севере штата Нью-Йорк: деревья зеленые, воздух мягкий, с нотками сухого тепла, свет длится до самого вечера. — Здесь очень красиво.
— Тебе никогда не придется чувствовать себя виноватой, если ты попросишь водителя. — Я смотрю на нее, вижу ее тоскливое выражение лица и принимаю поспешное решение.
— Куда ты едешь? — Растерянно спрашивает она, когда мы проезжаем мимо дороги, на которую я обычно сворачиваю, чтобы вернуться в дом. Я удивлен, что она так быстро нашла дорогу назад, но, возможно, зря. Она умна и многое замечает. Это часть того, что помогает ей хорошо ладить с моими детьми.
— Я передумал. — Я смотрю на нее, надеясь, что не просчитался и что она будет рада этому. — Мы едем ужинать.
Глаза Беллы расширяются.
— А как же Агнес? И дети…
— Я отправлю Агнес сообщение. Она не будет возражать. — Я знаю, что это преуменьшение. Агнес будет в восторге от того, что я приглашаю Беллу на ужин, несмотря на все причины, по которым я не должен этого делать. Она также не даст мне дослушать до конца, я знаю это. И в глубине души я знаю, что это скоропалительное решение — лишь еще один симптом того, что я должен попытаться пресечь между нами.
Именно так поступил бы тот человек, которым я был четыре года назад. Молодой, более беззаботный — спонтанная версия меня. Чем больше я буду склоняться к этому, чем больше буду позволять себе быть таким мужчиной, каким я хочу быть рядом с ней, тем труднее будет остановиться.
— Ты уверен? — Я слышу по голосу Беллы, что она прикусывает губу, мне даже не нужно смотреть на нее, чтобы понять это. — Мы не должны этого делать, Габриэль…
— Я знаю. — Я бросаю взгляд в ее сторону, затем резкий, быстрый взгляд. — Ты хочешь вернуться в дом?
— Я… — Она колеблется, и это весь ответ, который мне нужен. Она хочет выйти, ей нравится идея импульсивного решения, но она боится этого. Боится того, что это значит, или того, что произойдет, но я контролирую это.
Это не должно ничего значить. Между нами ничего не произойдет. Это может быть просто что-то, чем мы оба наслаждаемся. Момент, когда мы перестанем думать обо всем багаже, который носим с собой, обо всех травмах, которые нас тяготят, и просто будем самими собой.
— Куда мы пойдем? — Тихо спрашивает Белла, и я пожимаю плечами.
— Что ты хочешь поесть?
Она колеблется.
— Эм… — Проходит такт молчания, затем еще один, и я могу сказать, что она не привыкла к тому, что ей задают этот вопрос. Но я хочу, чтобы она ответила. Я хочу знать, что ей нравится.
Я хочу знать о ней больше. Мне нравится быть рядом с ней. Мне нравятся наши разговоры, и я получаю больше удовольствия от каждой минуты, проведенной вместе, чем за последние годы. Я хочу узнать, какие решения она принимает, когда сама выбирает. Что она хочет делать, когда может выбрать все, что ей нравится.
— Как насчет стейка? — Рискнула она. — Может быть, в какой-нибудь стейк-хаус. Звучит неплохо. — Она быстро, нервно оглядывается на меня, и я замечаю это краем глаза. — Это не слишком?
Я не могу не рассмеяться.
— Белла, на Манхэттене нет ни одного ресторана, который был бы для меня слишком дорогим. Я могу купить тебе любой ужин, какой ты захочешь. — Я смотрю на нее, притормаживая на повороте. — Но ты же знаешь. Значит, дело не в этом, да?
Белла опускается на сиденье, и я думаю, что, возможно, я завел ее слишком далеко. Она тихонько вздыхает.
— Я не хочу быть проблемной, — говорит она наконец. — Или требовательной. Тебе не нужно вести меня на шикарный ужин. Или вообще куда-нибудь.
— Белла. — Мне требуется мгновение, чтобы произнести ее имя, потому что я слишком близко подошел к тому, чтобы назвать ее как-то иначе, ласково, своим домашним именем, которому не место на моих губах. Мои ладони чешутся от желания прикоснуться к ней, и я бесконечно благодарен, что я за рулем, потому что не уверен, что смог бы остановить себя, если бы не был за рулем.
Именно поэтому тебе вообще не стоит об этом думать.
— Мне не составит труда вытащить тебя. Это была моя идея, помнишь? — Я снова быстро смотрю на нее, прежде чем переключить внимание на дорогу.
— Не знаю, одета ли я для этого. — Она потирает руки о ноги, и мне не нужно оглядываться, чтобы вспомнить, во что она была одета, когда мы вышли из дома. Темные джинсы, немного великоватые для ее фигуры, и бледно-голубой легкий свитер из какой-то мягкой на вид шерсти, от одной мысли о том, чтобы носить его летом, я вспотел. Ее волосы собраны в хвост, мягкие и пышные, и
