побуждаю ее нажать на газ, подавляя смех, когда машина дергается вперед, и она задыхается, тут же нажимая на тормоз достаточно сильно, чтобы мы оба отскочили назад.
— Прости! — Восклицает она, а я качаю головой.
— Все в порядке. Поверь мне, поначалу всегда так. Это легко. Скоро ты начнешь чувствовать машину. Однажды это станет второй натурой, и тебе покажется безумием, что это вообще было трудно.
— Мне трудно в это поверить, — признается Белла, нервно облизывая нижнюю губу, но она снова нажимает на газ, и результат тот же.
Я могу сказать, что она разочарована после первых нескольких попыток. Она смотрит на меня, и я пожимаю плечами.
— Мы можем практиковаться столько раз, сколько тебе нужно. У нас будет столько уроков, сколько потребуется. Не нужно торопиться, Белла. Ты справишься, когда справишься, а до тех пор… — Я ободряюще улыбаюсь ей. — Нет никаких ограничений по времени. Никаких ожиданий.
Она колеблется, как будто это понятие ей чуждо. Но, с другой стороны, почему бы и нет? У ее отца не было терпения на нее. Ни терпения на ее выздоровление, ни терпения на то, чтобы она была готова к помолвке. У меня такое чувство, что мое терпение по поводу того, сколько времени ей понадобится, чтобы научиться водить машину, это первый раз в ее жизни. Что только усиливает мое чувство вины за то, как сильно я ее хочу. Я не могу назвать ее невинной или наивной, не после того, через что она прошла. И все же в ней есть какая-то хрупкость, которая заставляет меня чувствовать, что я пользуюсь ею, даже представляя некоторые вещи, которые пронеслись у меня в голове. И в то же время…
У нее есть стальной стержень, это точно, чтобы пережить то, что она сделала. Чтобы выкарабкаться из этого, сохранив работоспособность, чтобы переехать в мой дом, начать работать на меня, хотя она никогда раньше не имела работы, чтобы приспособиться ко всему этому. Эта дихотомия — часть того, что делает ее такой очаровательной, часть того, что делает так трудно не хотеть ее.
Мы останавливаемся и останавливаемся еще час, передвигаясь по парковке в темпе улитки.
— У тебя получается лучше, — хвалю я ее в конце, и Белла смотрит на меня косо, на ее губах играет мрачная улыбка.
— Ты просто добрый, — говорит она, ставя машину на парковку. — Я, наверное, убила твою бедную машину. Двигатель никогда не будет прежним.
— Видишь? Ты знаешь хотя бы одну из деталей. А если ты и убила ее, то ничего страшного. — Я пожимаю плечами. — Я куплю другую.
Белла делает паузу.
— Ты ведешь себя так, будто все было просто прекрасно, и я не так облажалась.
— Так бы и было. — Я отвечаю ей ровным взглядом. Вот почему ты еще не за рулем Феррари. Теперь, когда…
— Я говорю серьезно, Габриэль.
Каждый раз, когда я слышу, как она произносит мое имя, это все больше и больше похоже на удар в живот. Как будто весь воздух вырывается из моих легких, как будто все внутри меня перекручивается, и я не знаю, как на все это реагировать. Я не могу припомнить, чтобы женщина заставляла меня чувствовать себя так раньше. Не могу вспомнить, когда в последний раз только звук моего имени заставлял меня напрягаться, чтобы дышать.
Я выхожу из машины, огибаю ее с другой стороны, потому что мне нужен воздух. Мне нужна минута, чтобы не сидеть на расстоянии вытянутой руки от нее, чтобы запах ее кожи и мыла наполнял тепло между нами, чтобы мне хотелось смеяться, чтобы у меня поднималось настроение, но это лишь усиливает ощущение удушья и стеснения, которое возникает каждый раз, когда я нахожусь рядом с ней.
На что я не рассчитываю, так это на то, что она выскользнет из машины в тот же момент, так что я едва не столкнусь с ней, когда буду обходить машину. Как в то первое утро. Только на этот раз она не плачет. На этот раз я хватаюсь за край двери, чтобы не врезаться в нее, и не хватаю ее вместо этого, потому что знаю, что она не любит, когда ее трогают. В результате она оказывается между мной и машиной, ее дыхание внезапно учащается, грудь вздымается и опускается, когда она смотрит на меня огромными ланьими глазами, а ее губы приоткрываются.
В моей голове срабатывает сигнал тревоги, потому что я технически запер ее в этом пространстве, и я не хочу ее пугать. Не после того, через что она прошла. Но она не выглядит испуганной.
Она выглядит…
Я закрываю глаза, борясь с желанием поцеловать ее. Накрыть ее рот своим и узнать, каков он на вкус. Чтобы толкнуть ее обратно на водительское сиденье, прислонить спиной к центральной консоли, стянуть джинсы и встать на колени прямо здесь, на горячем асфальте, чтобы я мог раздвинуть ее ноги и вылизать каждый дюйм между ними. Чтобы я мог заставить ее кричать, когда она кончит. Выкрикивая мое имя так, как я хочу, чтобы она его произнесла.
Каждая капля крови в моем теле приливает к члену, мышцы напряжены, пульс бьется в ушах. Я сжимаю дверь так сильно, что чувствую, как она врезается в мои пальцы.
— Габриэль?
Голос Беллы, тоненький и неуверенный, доносится с другой стороны машины. Я открываю глаза, и на меня накатывает чувство вины, потому что я сразу вижу, что она проскочила под моей рукой и обошла меня, чтобы сесть со стороны пассажира, и все это время я стоял здесь и боролся с желанием изнасиловать ее. Ее взгляд прикован к моему лицу, но то, как она сглатывает, говорит о том, что она борется с желанием посмотреть ниже.
Она знает, что увидит, если сделает это.
— Ты готова ехать домой? — Я опускаюсь на сиденье, сопротивляясь желанию приспособиться. Мой член упирается в джинсы самым ужасным образом, но это наказание за то, что я не могу удержать свои мысли в правильном русле. Я смотрю на нее и вижу, как расширяются ее глаза в тот самый момент, когда я понимаю, что слово «дом» прозвучало из моих уст.
Конечно, это мой дом. Но мне начинает казаться, что это и ее дом. Как будто она принадлежит ему. И если я в чем-то и сомневаюсь, так это в том, что она начинает чувствовать то же самое.
— Звучит неплохо, — хрипло произносит Белла, крепко сжимая руки между коленями. Она опустила рукава, как я заметил, когда она нервничает, и я
