в каморке, что некогда занимал и отчасти продолжаю занимать я. Из нее выйти незамеченным он не сможет… хотя бы потому, что миновать ее дверь самостоятельно не способен ни один ворас. Даже, если он не умеет обращаться.
– В каморке? – Виктор скривился, – Меня, графа де Нормонд, вы будете держать в плену, как какого-то грязного слугу?! Да, я вижу, вижу, что в вас нет благородной крови… мастер. Вижу, как прав был мой учитель, как был прав господин Анхель, говоря…
– Благородной крови в моем потомке полно, – Винсент, уже некоторое время как стоявший в дверях гостиной, но по сию пору не подающий признаков жизни, кривовато ухмыльнулся, немного сужая глаза, – А еще больше в нем здравого рассудка, граф Виктор, можете мне поверить. Я давно замечал какие-то странные символы, все еще смутно виднеющиеся на обратной стороне дверного косяка, но не понимал… Так значит?.. Альберт?
– Да, – великий маг, спокойно улыбаясь, абсолютно не задетый глупой попыткой оскорбить его чувства, слегка развел руки в стороны, – Это древняя магия, собранная мною в давние времена – память людей, имевших дело с ворасами, боровшихся против них. Они защищали свои дома от проникновения этих существ, они боялись их, они изощрялись, как могли и, наконец, достигли успеха. Анхель потребовал отдать ему мои записи, все, что я узнал о ворасах, чтобы мы не могли больше предвосхитить его действия, чтобы сами они, действуя соответственно собранной мною информации, сумели провести ритуал надлежащим образом… Но свою каморку от него я защитил уже очень давно. К слову, это объясняет, почему прежде ему не удалось забрать мои записки – насколько я знаю, они долгое время хранились там, а туда, повторюсь, путь ему закрыт. Не покинете это место и вы, ваша светлость, – взгляд его обратился к внимательно слушающему Вику, – Обратиться вы не сумеете, в магии вы ничего не смыслите, окно слишком мало для человека, а сквозь дверь вам не пройти. Мы без опаски можем запереть вас там… и, возможно, можем даже развязать вопреки словам Ренарда. Если…
– Если только он не будет буянить и бросаться на людей! – мигом вставил Людовик и, слегка дернув веревку, удерживающую его предка, широко улыбнулся, – Итак, ваша белобрысость господин паук, с чего вы предпочитаете начать? Провести для вас экскурсию по замку или же сразу в конуру загнать и косточку бросить?
– Боюсь, я лишен выбора, – Виктор надменно приподнял подбородок. На обидное высказывание, характеристику его внешности, он не прореагировал, лишь чуть тряхнул темной шевелюрой.
– Он, кстати, не так уж и белобрыс… – Роман, отметивший это действие, разочарованно вздохнул, – Прямо даже обидно как-то – паучок, а шевелюрку выкрасил в цвет темного каштана. Вот он – вред прогресса!
Ричард, окинув бывшего друга пасмурным взглядом, слегка передернул плечами, отворачиваясь от него.
– Он выглядит сейчас так, как в миг нашей последней встречи. Должно быть, специально принял такой облик, чтобы запутать меня еще больше…
– А может быть, и нет, – девушка, сопроводившая сына в гостиную и вернувшаяся обратно, окинула стоящего посреди холла пленника взглядом и тихонько вздохнула, – Дядя Вик… Я до сих пор не могу поверить, что столько лет была близко знакома с самим Виктором де Нормондом! И он всегда выглядел так, всегда… Жаль, я не замечала, что он не старел.
– Тебе было не до того, девочка, ты общалась с нечистью, – ворас широко улыбнулся, сверкнув белыми зубами и слегка склонился в ее сторону в поклоне, – В любом случае, мне льстит твое восхищение, как льстит и то, что дочь мастера, которого я некогда уважал, стала матерью одного из моих потомков.
– А я вот думаю, что с приятными беседами лучше маленько повременить, – Роман хмыкнул и, скрестив руки на груди, изящно отставил ногу в сторону, приподнимая подбородок, – Прошу вас, господа, сопроводить нашего достославного пленника в его камеру, и запереть там по высшему разряду. Чуть позже я принесу ему еду – мне не привыкать кормить заключенных, я даже иногда вспоминаю, что это нужно делать!
Альберт, которому не так давно довелось на себе испытать этот аспект заботы племянника, мгновенно сжал губы и, выдавив из себя улыбку, красноречиво промолчал.
***
Наступил вечер. Вик де Нормонд, удобно устроенный в каморке Альберта, действительно освобожденный от пут, тихо мрачнел, сидя на неудобной, жесткой кушетке и исподлобья смотрел на сидящего напротив него оборотня.
Ричард молчал, сверля его взглядом. Говорить ему ничего не хотелось, намерение побеседовать по душам со старым другом разлетелось вдребезги, стоило лишь ему перешагнуть порог, но, будучи уверен, что обязан следить за ним, уходить он не хотел.
– Что же ты молчишь, Рене? – Виктор не выдержал первым, – Пришел снова уговаривать, убеждать меня в своей невиновности, пришел рассказывать мне сказки о том, как мой учитель проклял мой род?
– Нет, – мужчина медленно покачал головой, – Я не сказки тебе рассказывать пришел, Вик, и даже не хочу ни в чем тебя убеждать. Я хотел поговорить с тобой совсем о другом… Что ты думаешь о своих потомках, своей семье?
– Моей семье… – на лицо вораса на мгновение набежало выражение грустной задумчивости, – Моя семья давно мертва, Рене, и тебе ли не знать об этом. Эти люди, эти мои потомки… Я не вижу в них семьи. Не чувствую родственной крови, я не могу… Хотя молодой граф похож на меня, – он немного опустил голову, – Очень похож и внешностью, и поведением… В его годы я был таким же. Ты помнишь, как я однажды влетел на лошади в дом к какой-то семье? – по губам его скользнула слабая улыбка: воспоминания явно доставляли немолодому графу удовольствие.
Ричард негромко вздохнул. Он помнил этот эпизод жизни своего бывшего друга, тогда бывшего ему ближе брата, помнил, но удовольствия от воспоминаний не испытывал, только боль.
– Как не помнить, Вик. Эрик, спустя многие столетия повторил твой подвиг практически дословно – в юные годы он влетел на лошади в сарай, и разнес его, повредив при этом ногу. Он и в самом деле похож на тебя, но и отличается немало. Он… мягче, и одновременно жестче, тверже в своих привязанностях и убеждениях. Он не верит наветам, ценит друзей…
– Прекрати, – Виктор нахмурился, стискивая руками край кушетки, на которой сидел, – Ты пришел говорить о моей семье, Ренард, не переводи вновь беседу на наши личные отношения. Что еще ты расскажешь мне об этих детях? Эрик – единственный, в ком я вижу родную кровь, в нем… и в его сыне, – мужчина на мгновение закрыл лицо рукой, – Я
