тётей Мариной у вас в гостях были… Кстати, это я для вас делаю, а не для него. Чтобы вам не приходилось между двумя больницами разрываться. Жалко мне вас стало. Довольны?
Тётка метнула на неё косой взгляд и промямлила:
— Да, Саша! Большое спасибо! Мне и в самом деле гораздо легче будет. Скажи…
Она замолчала и снова посмотрела на неё. Теперь уже прямо и настойчиво. Сашка тоже развернулся к ней, достал из кармана куртки что-то и протягивает.
— Ты хотела в туалет сбегать. Забыла?
Она как увидела, что он ей подаёт, так чуть не дала ему с размаху по башке! Это же её трусы!!! Он их ей из-под стола протянул, а она не взяла. Нет у неё на этой юбке карманов! Вот ведь зараза! Убила бы! Он, наверное, что-то такое почувствовал, потому что отскочил от неё подальше, и уши у него покраснели. Держит трусы в вытянутой руке и говорит так виновато:
— Прости, Лидочка! Я не нарочно! Не сообразил!
А тётка эта рассмеялась. Стоит с недопитым стаканом чая в руках и трясётся от смеха. Она, конечно, вырвала у него из рук трусы, скомкала их как попало и прошипела:
— Раздолбай ты, Кузнецов! Получишь ещё за это!
Убежала в туалет, а когда вернулась, тётки этой в деканате уже не было, а Сашка стоял у окна и был очень грустным. Сказал ей, когда она вошла и закрыла за собой дверь:
— Не ругай меня, Лидочка. Сам знаю, что провинился. Ты только не бросай меня прямо сразу, ладно? Я знаю, ты добрая девушка. Вспыльчивая, но отходчивая.
Она на негнущихся ногах подошла и остановилась в шаге от него. Так ей жалко его стало, что пришлось губу прикусить, чтобы слезу не пустить. Помотала головой:
— Не брошу… Ладно ты, Кузнецов… Чего ты?… У тебя разговор трудный был, поэтому и не сообразил. Я уже не обижаюсь… А кто она такая?
— Мазина? Она председатель областного суда. Уже пару дней нам с тётей Мариной проходу не даёт. То одно ей нужно, то другое.
— Понятно… А о каком милосердии ты говорил?
— Да… — он пренебрежительно фыркнул. — Не обращай внимания, Лидочка. Это я так сказал… Фигура речи. Чтобы ей понятнее стало.
— Мне показалось, что она тебя боялась.
— Суеверная она! Ей кто-то сказал, что я чёрной магией владею, вот она и перепугалась. Думает, что это я виновен в тех несчастьях, которые в последнее время на её семью обрушились. А я всего лишь фокусы показывал.
— Судья и суеверная? — усмехнулась она. — Как такое может быть?
— Бывает, как видишь. Только ты, душа моя, о ней никому не рассказывай, ладно? Всё же она в городе и в области личность известная.
— Угу, никому… Давай выключим свет?
— Нет, Лидочка, не нужно. Испортила Мазина нам с тобой свидание. Да и вообще… Тут у тебя просто проходной двор. Буду теперь думать, что делать. Здесь нам не дадут спокойно пообщаться.
— А что тут можно придумать? Только если у тебя или у меня дома.
— Нет, это не вариант. Не хочу я с твоими родителями знакомиться и тебя с тётей Мариной рано знакомить. Знаешь, вообще-то, я уже думал об этом. Есть тут неподалёку одна квартирка свободная. Хозяева в длительной зарубежной командировке. И, самое главное, в ней нет никаких цветов.
— Цветов? Что-то я…
— Это значит, что соседка не зайдёт в самый неподходящий момент в квартиру, чтобы, например, цветочки полить. Понимаешь?
— А, понимаю. Но это же незаконно.
— Конечно, незаконно! А что делать? Мы же с тобой там тихо себя вести будем? Пришли, шторы задёрнули, свечку зажгли и можем заниматься своими делами сколько душе угодно. Главное, не шуметь и не пачкать!
— И даже ванной или туалетом нельзя пользоваться?
— Нет, это, наверно, можно… Но, опять же, если там и разговаривать, то только шёпотом.
— Угу. А ключи? Как ты в квартиру попадёшь?
— Ключи есть, не беспокойся.
— Аферист ты, Кузнецов! — вздохнула она.
Он тоже вздохнул.
— Да, мне тоже не очень нравится. Но заниматься этим здесь, в деканате, мне нравится ещё меньше… Ладно, оставим пока этот разговор. Я ещё подумаю, что тут можно предпринять. Может быть уговорю тётю Марину дачу купить. Могли бы по выходным туда ездить…
Глава 46. Окончательное решение
Уже кажется всё на сто раз обговорили… — Гриша Мазин недовольно поморщился и вздохнул. Опять забыл, что вдох нужно делать осторожно. За забывчивость тут же был наказан острой болью в позвоночнике.
Осторожно ступая, Соловей отошёл к окну. Ему хорошо. Давящая повязка на рёбра и жёсткая манжетка на шее — вот практически и всё. Ну ещё зубов передних лишился, конечно. Приятного мало, но с этим как-то можно жить. По крайней мере на своих ногах, а тут… полнейшая катастрофа!
Ночью от боли проснёшься, а перед глазами ещё стоят картинки из той, прежней, жизни, когда тело было ловким и послушным… Когда все девчонки твоими были… Кончились девчонки! Позавчера приходила Нелли. Или это вчера было?… Неважно! Важно то, что больше уже не придёт! Вообще никто, кроме матери, не придёт! Никогда! Всё! Никому ты теперь не нужен!
После негромкого стука дверь палаты отворилась. Увидев, кто к ним зашёл, Гриша побледнел. На лбу тут же испарина выступила. Тот самый пацан! Тот, из-за которого он стал инвалидом!
Пацан мазнул по нему взглядом и, очевидно, не узнал. Перевёл взгляд на Соловья. Потом, видно, всё же понял, кто перед ним лежит. Присмотрелся уже внимательнее. Скривил уголок рта. Это у него усмешка такая. Мрачный тип! Очень неприятный!
— Что, не подох ещё? — спрашивает. — Ну ничего, потерпи. Недолго уже осталось. Вот все немножко успокоятся, и я к тебе ведьму подошлю. Она довершит начатое…
Тут же отвернулся от него и обратился к соседям по палате. Кроме Гриши, их здесь двое. Он даже не знает, как их звать. Не спрашивал. Не интересно было. Соловей-то в другой палате лежит. Приходит к нему, потому что ему там скучно. Всегда ему скучно! Из-за этой его скуки они и вляпались в это дерьмо!
— Эй, вы оба! Сходите-ка, прогуляйтесь. Поговорить нам нужно.
Как ни странно, но возражений не последовало. Заскрипели койки, застукали костыли и мимо него захромали на выход оба соседа. У обоих переломы ног. Оба с аппаратами Елизарова. Удивительно, что взрослые дядьки пацана послушались. Впрочем, чему удивляешься? Пацан-то он не простой…
Теперь он не видел ни Соловья, ни его. Так далеко он поворачивать голову не мог. Очень больно. Видеть
