Я проверяю свои сообщения, но от Джона по-прежнему ни слова.
Я блокирую свой телефон как раз в тот момент, когда чья-то рука тянется поставить стакан на стойку, и я поднимаю глаза, замечая Адама. Как и все мы, он знает, что что-то не так, и, хотя он предпочитает не высказываться слишком часто, я могу сказать, что он хочет поговорить.
— У него опять тяжелые времена, не так ли? — спрашивает Адам, засунув руки в карманы и глядя в пол.
Я решаю не приукрашивать ситуацию. Адам — один из самых честных и непосредственных людей, которых я встречала.
— Да. После несчастного случая с Заком всё пошло наперекосяк из-за тренировок и выпивки. Он не хочет со мной говорить, но я могу сказать, что он винит себя в случившемся.
Адам понимающе кивает.
— Он всегда был таким. Он покоряет мир, на его счету много достижений, но при этом думает, что никогда не будет достаточно хорош.
— Я знаю, — говорю я на выдохе.
— Ты ведь не откажешься от него, правда? Он хороший человек, и ты тоже, — Адам поднимает голову, но не смотрит мне в глаза, хотя я вижу страдание, написанное на его лице, когда он смотрит на кухонный шкафчик перед собой. Ему больно за своего брата.
Я кладу руку на предплечье Адама.
— Нет, я не откажусь от него. Я позабочусь о том, чтобы он увидел, насколько он желанен.
Мои глаза застилают непролитые слезы, когда я поворачиваюсь обратно к раковине и начинаю мыть посуду.
— Ты любишь его.
По лицу скатываются слёзы, и я поворачиваюсь лицом к Адаму.
— Всем сердцем.
ГЛАВА 34
ДЖОН — НЕДЕЛЮ СПУСТЯ
Моя жизнь похожа на День Сурка.
Но это единственный способ не потерять контроль над собой. Когда я не на льду, я занимаюсь в тренажерном зале, поднимаю тяжести и напрягаю себя до предела на кардиотренажерах.
Я почти не вижу Фелисити, когда она приходит и уходит на работу, и чувствую себя полным придурком. С того момента, как мы вернулись из Нью-Йорка, я направлял ёе на путь саморазрушения. Я жду, когда она проснется и поймет, что я того не стою, потому что это когда-нибудь произойдет. Если я не могу защитить своего лучшего друга и принимать правильные решения на льду, как я могу быть тем мужчиной, который будет защищать её всю жизнь?
И всё же, несмотря на всё это, я не могу заставить себя порвать с ней. Сквозь непреодолимый шум в моей голове моё сердце кричит держаться за то, что у нас есть, каким бы разбитым оно сейчас ни казалось. Она пытается прикоснуться ко мне, но я отталкиваю её, и когда она приглашает мою семью на традиционный британский воскресный обед, что я делаю? Я прячусь в спортзале, капризничая и не желая смотреть в лицо своей реальности.
Я поднимаю олимпийскую штангу на пятнадцатое повторение и с грохотом опускаю её обратно, обливаясь потом, когда я хватаю свою бутылку и полотенце и направляюсь в раздевалку.
Тренировка закончилась несколько часов назад, и Зак — последний человек, которого я ожидаю увидеть сидящим на моей скамейке, его костыли стоят в стороне. Он выглядит ужасно, его лицо распухло, покрыто синяками и швами. Он выглядит ужасно, его лицо распухло, в синяках и покрыто швами.
Он поворачивает голову, когда я появляюсь в поле его зрения.
— Как ты узнал, где меня найти? — спрашиваю я, вытирая полотенцем шею, с которой всё ещё капает пот.
— Ты похудел, — он не утруждает себя ответом на мой вопрос. В трудные времена я буду здесь или в баре, и он не ошибся, предположив, что я в спортзале. Он также не ошибся в том, что за последние пару недель я сбросил несколько килограммов; тренировки и недоедание могут сказаться на спортсмене.
Я сажусь на скамейку напротив, но ничего не говорю, вместо этого предпочитая выслушать Зака.
Он проводит рукой по затылку, прежде чем опустить её и хлопнуть себя по бедру.
— В том, что произошло в Нью-Йорке, нет твоей вины. Моя голова была в заднице, и я поставил тебя в безвыходное положение, и за это я прошу прощения. То, что я сказал тебе тем утром, я не должен был срываться на тебе, — он поджимает губы и качает головой. — Я думал, что она, черт возьми, любит меня, но это не так, как ты влюбляешься в Фелисити, и это все, чего я хотел, понимаешь. Ты провел всю свою жизнь, трахаясь с женщинами, а я искал ту единственную, и всё же всё, что я получаю, — это женщина, намеренная эмоционально сломать меня и спать со всеми подряд за моей спиной. Ты буквально натыкаешься на первую женщину, которой серьезно заинтересовался, и она оказывается твоей второй половинкой. Мне было больно, я была не в себе, и то, что случилось со Шнайдером, было на нашей с ним совести. Не на твоей.
— Ты был прав, чувак. Я был дерьмовым другом. Я должен был остановить тебя от…
— Остановить от чего именно? — тон Зака становится резче, и я улавливаю нотку разочарования. — От встречи с Эми? Помешал бы мне встречаться с ней? Помешал бы мне вернуться к ней и переспать с ней в Нэшвилле? Или ты планировал помешать мне сказать Шнайдеру, что ребенок мой, когда он был на скамье штрафников? Ты не можешь брать всё на себя и винить себя, когда что-то идет не так. Знаешь ли ты, как тяжело стоять в стороне и смотреть, как ты себя разрушаешь?
Он поднимает взгляд и резко выдыхает.
— Позволь мне кое-что тебе сказать. Ты отталкиваешь от себя то, чего всегда хотел. Ты выталкиваешь её из своей жизни. Она из тех женщин, о которых можно только мечтать, чувак. Женщина того типа, которую я искал все эти годы, и она выбрала тебя. Такие женщины, как она, не встречаются с кем попало, и это всё, что тебе нужно знать о себе, Джон. Она твоя, так что, чёрт возьми, не бросай её. Ты проведешь остаток своей жизни, сожалея об этом.
Зак берет свои костыли и встает со скамейки.
— Ты никогда не подводил меня, Джон, но ты подводишь себя самым катастрофическим образом из всех возможных.
Я слышал всё, что говорил Зак, и, честно говоря, в глубине души я понимал, как мне повезло, что она у меня есть. То, как сильно я забочусь о ней и
