огороде. Тайком от всех выходила около полуночи на окраину огорода и, бросив папкину фуфайку, ложилась на землю, в заросли зелёнки и разговаривала с небом…
В потемках колосья пшеницы и метёлки овса перед глазами огромные, чёрные и лохматые. А между ними подмигивает многоокая Вселенная, каждой планеткой наперебой семафорит мне, от Алькора и Мицара приветы шлёт… Август!
Я люблю тебя, Август… Как жалко, что ты уходишь…
Благодать
В душе растёт паника и тревога. Дым из-за сопок. Весенние пожары перерастают в летние. Всепроникающая пыль. Земля в огороде, как пепел. То ли садить всё, то ли махнуть рукой.
И вдруг — радость. Гроза! Тучи! И вот уже первые капельки дождя робко по металлической крыше: тук-тук-тук.
— Да! Входи!
Скорей взять с божницы икону и на улицу — мыть распятие под первыми капелями, как бабушка учила. Торопливо шепчу всё, что знаю, — скорей, скорей, пока редкие капли не иссякли, лихорадочно договариваюсь с Богом:
— Дай маленько хоть дождика земле, спаси, Господи, люди твоя, — торопливо произношу полузабытые бабушкины молитвы, растирая ладонями потемневший крест.
А дождик, сначала робкий и застенчивый, набирает мощи. В паре с громом, молодцевато громыхающим по металлическим скатам деревенских крыш, набрал силушку да как да-а-а-ал!
Вода льётся с небес радостно, буйно, падая в оголодавшую без дождей землю. Почти мгновенно огород мокнет, покрывается мелкими лужицами, в которые летят новые и новые уже не капли, а струи дождя. И земля, радуясь каждой травинкой, каждым листком, встречает эту дождевую симфонию аплодисментами, вскидывая вверх крошечные мокрые ладошки в каждой лужице. Пьёт-пьёт земелька водицу, улыбаясь мокрыми листами малины, кабачков, которые иногда лишь уворачиваются от хлёстких струй, а больше-то — счастливо умывают свои зелёные лица.
Стою у окна на веранде, глядя, как струи дождя расчерчивают весь огород в косую линейку. А молнии расписываются вверху этой небесной тетрадки. Вижу пузырьки воды в лужах — верный признак того, что дождь надолго. Хочется от восторга кричать. Вспоминаю, что вообще-то уже бабка, и просто улыбаюсь, прижавшись носом к стеклу.
А наутро иду по привычной тропе в степи, где хожу всю весну, с первых солнечных тёплых дней.
А степь-то тоже, как человек, радуется. Лютики маленькими солнышками счастливо тянутся к большому родственнику на небе. Подснежники, вылезшие в самую жару, так и не набравшие толком росту, давно отцвели. Украшены теперь не знаменитой сиреневой вергулькой, а седым пучком волос. Радостно кивают почтенной сединой, благославляя на рост каждую травинку, что дождалась этой благодати. Пырей торопливо тянется вверх. С начала июня даже не особо пытался, скручиваясь в колючий гвоздик от сухости.
А теперь вот он — прикрывает прошлогоднюю ветошь, и степь уже не узнать. Цветущая, пружинящая под ногами, дурманит своими влажными ароматами.
Жаворонок торжественно подаёт с небес вчерашнюю симфонию дождя, томительно и щемяще выводя каждую нотку, купаясь даже не в нотках, а во всей этой неоглядной синеве.
И, кажется, только тут начинаешь понимать, что такое БЛАГОДАТЬ и как остро хочется в ней жить.
Дождь из детства
Дождь… Дождь в детстве. Он ведь был совсем не таким, как сейчас… В переполненный солнцем июльский день откуда-то из-за речки прилетала чёрная туча, подгоняемая разбойничьим посвистом ветра. Этот же разбойник стремительно пролетал по улице, ворошил на ходу унылые прически сморенных жарой черёмух, по-хулигански взмётывал бабки-Фёклин сарафан, заставляя её быстрей бежать к воротам. Бич, которым она гнала на поле свиней, торопливой змейкой бежал за ней следом в ограду.
А потом первые крупные капли дождя летели сверху стремительно, приземлялись в калёную землю и горячие ложбинки между лопаток, холодили только что разогретое солнцем тело, скатывались струйкой вниз… Как крошечные водяные бомбочки, крупные капли взрывались на земле, поднимая такие же крошечные фонтанчики пыли и воды. А потом завесой с неба падала вода, заполняя собой всё пространство, вытесняя солнце. Запах смоченной пыли сменялся непостижимой свежестью умытого дня, истомлённого жарой…
Столь же стремительно ветерок выгонял нашкодившую тучу, и солнце виновато подмигивало из-за неё, мол, на минутку отвернулось, с кем не бывает…
Мокрая земля протискивалась между босых пальцев ног — неповторимые ощущения! Бежать переодеваться не было уже никакой нужды, потому что солнце, исправляя свою оплошность, начинало ещё ласковей согревать нахолодившиеся плечи и ноги, закручивая смоченные дождём пряди в кокетливые завитки по вискам… И мне, мокрой, с грязными пальцами и этими завитками на висках, казалось, что я самая красивая сейчас на этой улице…
Началось… лето в деревне
Как начинается лето в деревне? С первых листочков, скажете вы? Ничего подобного, оно начинается с большого кочевья. Сначала в первые тёплые майские дни наводится порядок в заброшенном за зиму тепляке: что не нужно, сжигается, банки-склянки выносятся в огород к бочке с водой. Принесённым с речки песком всё это тщательно моется. Полки углового шкафа, того самого, который на крючках вешается в углу, отмываются и застилаются чистыми газетами. И на эти полки торжественно шествует из огорода намытая, несущая на своих боках солнце, посуда.
Известь шумно пыхает в ведре в уголке двора, под кустом бузины, набрызгивая горячие белые веснушки на ствол и молодые листья. После того как кипящие брызги угомонятся, мне разрешается взять кисти из ковыля: одну новенькую, ещё не измочаленную о неровные стены, и вторую, — жалкий хвостик прошлогодней кисти, которой нужно пробелить углы.
Мама заводит месиво из глины, подладить русскую печь. По осени в ней коптили мясо. Внутри печи лежит поддон с закопчёнными душистыми опилками, которые напоминают о зимних копчёностях. Всё это тоже кочует на солнышко, отмываться, а мы с мамой в две руки белим наше временное жильё.
Часа за три-четыре тепляк из неприглядного серого помещения постепенно превращается в чистенькое, ещё полупустое, с намытыми полами жильё. Из дома торжественно переносим чайник, чашки и прочие кухонные причиндалы. На косяки окон, зацепив за пару гвоздиков суровую нитку, развешиваю старенькие шторы, и теплячок словно заулыбался нам, беспокойным летним жильцам, по которым он тосковал в зимние, стылые вечера.
Но чего-то не хватает! Лета не хватает! Я срываюсь за огород, пока кипятится чайник. С первых же тополинок у протоки торопливо срываю ветки, которые, пожалуй, именно сейчас — то самое «яичко ко Христову дню» — на них и зелень и стойкий смолистый аромат, который окутывает меня всю. Я ведь не просто сорвала пять веточек, я вся ещё и вывозилась тополиную смолу! И самое главное, там ещё и «бусы»
