рядом.
– Зачем еще нужны лучшие друзья? – спрашивает она и внимательно на меня смотрит, склонив голову набок, – проверяет, в порядке ли я.
На меня накатывает новая волна эмоций. Бет тянется ко мне и берет мою руку в свою.
– Поплачь, Кара. Дай волю чувствам.
Во мне больше нет слез, глаза совершенно сухие. Только сердце болит.
Нам приносят весь наш заказ. Только теперь я чувствую, насколько проголодалась, и с наслаждением принимаюсь за еду.
– У меня есть новости, – сообщает Бет. Судя по ее улыбке, новости хорошие, она дожидалась, пока я поделюсь всеми своими бедами, прежде чем объявить.
– Правда? – говорю я с набитым картофельной запеканкой ртом.
Ее улыбка растягивается до ушей, в глазах озорные огоньки.
– Я купила щенка, кокер-пуделя. Невероятная прелесть! Шоколадной масти, носик-пуговка, мягкая шерстка – с ума сойти! Ему всего восемь недель от роду. Его принесут в субботу. Я назову его Самсоном.
Она едва не повизгивает от удовольствия и победно смотрит на меня из-под ресниц.
– А я думала… Разве Грег не ненавидит собак?
– Еще как! От них беспорядок, запах, грязные следы по всему дому. А я собак обожаю, и он на мне женился. Придется привыкать!
Я разражаюсь хохотом, на меня оборачиваются и начинают улыбаться, поняв, что мы отлично проводим время. Напрасно я волновалась за Бет и Грега. Она умеет с ним справляться. Ему, наверное, хочется помыкать молодой женой, но она изрядно его потреплет, как сильная рыба-меч – поймавшего ее на крючок рыбака. И еще неизвестно, кто победит, рыбак или рыбка.
48
Дни перед похоронами проходят спокойно, обходится и без гостей, и без случайных доброжелателей. Я благодарно принимаю свое одиночество, но при этом не могу не думать о том, какое маленькое место занимали в мире мы с отцом. Почта приносит одну-две открытки с соболезнованиями; кому, собственно, по нему скорбеть? Коллегам, с которыми он давно потерял связь, друзьям из Центра помощи престарелым, которых он все равно не узнавал, миссис Пи?
Я отвлекаюсь на работу. Надо уложиться в сроки, не затягивать с платьями для невест, чьи свадьбы намечены на весну; работы у меня через край. Я устраиваюсь в своей мастерской и включаю радио. Его негромкий звук, сливающийся с шумом швейной машинки, действует как успокоительное, хотя в действительности это попытка отвлечься от воцарившегося в доме безмолвия. Я стараюсь не думать об отце, о матери, даже о Симеоне. Я просто работаю, весьма продуктивно, благо что нет ни перерывов, ни поводов отлынивать. Правда, я все время проверяю, не пришли ли мне на телефон новые сообщения. Раз или два начинаю сама писать сообщение Симеону, но здесь, дома, прежней решимости уже нет, и я удаляю написанное.
Под вечер накануне дня похорон должны приехать Майкл и Мэриэнн с девочками. Мэриэнн, уделяющая внимание таким подробностям, предупредила, что они заранее поедят и не будут голодны. Они с Майклом поспорили, надо ли брать с собой дочерей, но, как я поняла, победила Мэриэнн, считающая, что для них важно проститься с дедом. Я не исключаю, что так она создает прецедент, думая о будущих похоронах, которых теперь следует ожидать скорее среди ее родни, хотя мне ее мотивы не так уж важны. Я просто рада, что буду не одна.
Я занимаю себя хлопотами: стелю постели, подбираю полотенца. Комната отца останется пустовать, я просто закрою дверь. Никому не захочется ночевать на кровати, только что запятнанной смертью.
В холодильнике мышь повесилась. Открыв дверцу, я нахожу полбутылки вина, пакет молока и позеленевший сыр: все эти дни я выживала на тостах и конфетах. Пополнение запасов приносит забытое ощущение нормальности. К моменту, когда подъезжает Майкл с семьей, я уже разожгла камин, в доме стало теплее и уютнее.
Я встречаю их у двери дома, ставшего моим. Первыми вылезают из машины девочки, у них скорбный вид – видимо, в пути Мэриэнн преподала им урок этикета.
– Здравствуйте, тетя Кара, – звучит писклявый дуэт. – Нам очень жалко дедушку.
Я раскидываю руки и прижимаю к себе обе склоненные головки.
– Спасибо, девочки. Это очень грустно, но дедушка последнее время сильно болел, поэтому так ему лучше – больше не мучается.
Они молча стоят столько, сколько требуют приличия, а потом поднимают на меня сияющие глаза.
– Можно нам в дом? – просят они, припрыгивая на месте, траурного поведения как не бывало.
– Девочки! Что я вам говорила? – доносится от машины голос Мэриэнн. – Тете Каре очень грустно, ей совсем не нужно, чтобы вы скакали, как две собачонки. Уймитесь!
Продолжая их обнимать, я обращаюсь поверх двух головок к Мэриэнн:
– Все в порядке, не волнуйся. Так даже лучше. Я уже устала от тишины и одиночества. Прошу вас, входите! Хорошо доехали?
Вся четверка заходит в дом. Девочки вдохновенно трещат, Мэриэнн делится подробностями поездки, один Майкл помалкивает. Он, как носильщик, тащит за своим семейством чемодан. Я жду. Он заговорит, когда будет готов. Я киваю Мэриэнн и улыбаюсь, но на самом деле ее не слушаю. Все мое внимание сосредоточено на Майкле. Он отстает от остальных и осторожно озирается. Переступая через порог, он, кажется, запинается, как животное, принюхивающееся, нет ли опасности. Раньше я этого в нем не замечала. Не исключено, что это мое воображение, что я проецирую свое изменившееся представление о семейной истории на его поведение и воспринимаю его в неверном свете. Но даже если это была осторожность, он быстро приходит в себя, и я склоняюсь к мысли, что выдумала то, чего в помине не было.
– Дом словно и не изменился, – говорит он не презрительно, а с любовью. – Какие планы, Ка? Продашь дом или будешь жить в нем дальше?
Я не удивлена прямотой вопроса, потому что знаю своего брата.
– Думаю пожить, по крайней мере пока. Если переезжать, то придется столько всего разбирать! Проще остаться, запереть дверь и забыть. И вообще, старому дому не помешает немного любви и ласки.
Мэриэнн оценивающе разглядывает линялые ковры, пожелтевшую краску на стенах.
– Тут есть что освежить, – говорит она доброжелательным тоном.
До этого я не замечала, до какой степени дом нуждается в ремонте. Я посвящала все внимание уходу за отцом и своей работе и привыкла закрывать глаза на его обветшание, особенно когда за чистотой стала следить миссис Пи. Теперь, когда с моих глаз спала пелена, я вижу то же, что остальные, и от этого мне становится так горько, что ноги подкашиваются. Мэриэнн обнимает меня за плечи и уводит в кухню. Там она сама
