то, что мне нужно. Спасибо.
– Я закажу столик. На восемь годится?
Я киваю, борясь с зевотой.
– Идеально.
Я провожаю Бет до двери и, оглянувшись, вижу в прихожей миссис Пи уже в пальто, с чемоданчиком. Куда это она собралась? Потом я соображаю, что раз отца больше нет, то и ей больше нечего здесь делать.
– Ну, я пошла, Кара, – говорит она.
Я не знаю, что сказать. Факт ее ухода обрушивается на меня, как мчащийся поезд. Раньше мне не приходило в голову, что она уйдет, хотя сейчас это для меня очевидно. Хочу, чтобы она осталась! Она мне нужна. Я привыкла, что она всегда здесь, с нами, со мной, стала воспринимать как норму, что мне есть с кем поговорить, хотя раньше была этого лишена. А для нее мы – просто работа, она все время переходит от одной семьи к другой. Если находит общий язык с очередной семьей, тем лучше, но в конечном счете это просто заработок. Она профессионал. Без сомнения, она была бы так же добра ко мне и к отцу, даже если бы нас ненавидела.
Я с трудом подбираю слова. Мне хочется искренне выразить ей всю свою признательность.
– Без вас мы бы не… Не знаю, что бы я без вас делала. Вы были совершенно незаменимы; знаю, что отец тоже очень это ценил. Надеюсь, у вас все сложится хорошо со следующей се…
Она раскрывает объятия, и я падаю в них.
– Я буду очень скучать, – бормочу я, снова чувствуя подступающие рыдания.
– Не будьте дурочкой, – говорит она, и я слышу в ее голосе что-то новое, какую-то трещину в обычном ее фасаде спокойствия. – Никуда я не денусь. Я приду на похороны. Понадобится что-нибудь – просто позвоните. Я не возьму новую работу еще пару недель.
Она терпит мои объятия еще секунду-другую, а потом аккуратно высвобождается, открывает дверь и, не оглядываясь, уходит.
47
Я просыпаюсь под неприятные звуки будильника в телефоне и вижу, что уже стемнело. По привычке прислушиваюсь, не шевелится ли отец, и проходит секунда-другая, прежде чем все вспоминаю… В доме полное безмолвие, я осталась одна.
Я включаю лампу у изголовья и встаю. Состояние все еще плохое, напоминает похмелье, я уже сомневаюсь, что дневной сон был правильным решением. Не знаю, сколько времени уйдет на преодоление синдрома смены часовых поясов и продолжу ли я совершать досадные ошибки, но какое это имеет значение? Кому теперь есть дело до того, как организована моя жизнь?
После душа я одеваюсь и спускаюсь, чтобы идти в ресторан, на встречу с Бет. Но сначала что-то заставляет меня заглянуть в отцовскую комнату. Это все равно что сковырнуть корочку с ранки: знаю, будет больно, но не могу с собой справиться. В комнате порядок, кровать аккуратно застелена свежим бельем. В нос бьет запах антисептика и мебельного лака. Миссис Пи, спасибо ей огромное.
Бет уже ждет меня в ресторане, она заказала бутылку нашего любимого вина и успела съесть половину крупных зеленых оливок из мисочки.
– Я опоздала? – спрашиваю я, садясь.
– Нет, это я пришла раньше, не хотела, чтобы ты сидела одна. Грег все равно смотрит не то футбол, не то регби, он и не заметил, что я ушла. Хочешь оливки? – Она передает мне мисочку, наполняет мой бокал. – За что пьем?
Я поднимаю бокал и легонько чокаюсь с ней.
– За отца.
Ресторан полон, официанты в мыле. Наша официантка упорно отказывается встречаться глазами с новыми гостями, ей хватает уже принятых заказов. Мы не против, нам некуда спешить.
– А теперь объясни, зачем удрала в Сан-Франциско, – требует Бет.
Я рассказываю, как нашла в интернете Урсулу и ее с мамой фотографию.
– То есть ты точно знала, что отец говорил тебе неправду о ее смерти?
– Неточно, – возражаю я. – Только когда сложила все куски пазла, все стало более-менее понятно. Потому мне и понадобилось встретиться с Урсулой и расспросить ее саму.
– Это очень смело! – Бет смотрит на меня широко открытыми глазами. – Тебе не было страшно? Мало ли, что могло открыться! Я бы на твоем месте струхнула. Знаешь, как бывает: и хочется докопаться до правды, и боязно…
Очень мне нравится эта манера Бет: она всегда берет быка за рога. В ответ я ничего не скрываю: рассказываю, как пошла в галерею, встретила там Скайлер, ждала письмо, как неудачно прошла первая встреча с Урсулой.
– Вот стерва! – возмущается она. – Я бы не удержалась и выложила ей все, что о ней думаю!
Мы обе знаем, что ничего бы она не выложила. Я продолжаю: описываю, как Урсула сама нашла меня следующим утром и как я ее простила.
– И что же она тебе рассказала про твою мать?
Первая бутылка уже почти пуста, оливки съедены, а у нас еще даже меню нет, не говоря о еде, но нас обеих это мало волнует.
– Все сложно, – говорю я. – Как выяснилось, она сбежала с женщиной, из-за этого отец добился, чтобы суд лишил ее прав и выдал запрет на встречи с нами. Майкл всегда это знал, но помалкивал.
Вот и вся моя грустная история в скупом изложении. Потрясенная Бет сидит с широко разинутым ртом. Официантка доходит наконец до нашего столика, но Бет прогоняет ее нетерпеливым жестом.
– Господи… – стонет она. – Господи боже мой! Где же она теперь, ваша мать? По-прежнему с той женщиной?
– Если бы я знала! Урсула считает, что она порвала с Тилли, но с девяностых годов ничего о ней не слыхала. Не исключено, что мамы уже нет в живых.
– Ну и дела! – восклицает Бет. – Но ведь она слала открытки!
– Да, пока мне не исполнилось восемнадцать. Вот уже пятнадцать лет от нее ни слуху ни духу.
– Ты продолжишь ее искать?
Я выдыхаю весь воздух, оставшийся в моих легких. От этого и от вина у меня кружится голова.
– Не знаю. Не представляю, как быть. Не могу сейчас об этом думать. Слишком много других дел: отец, все остальное… Я узнала у Урсулы одно: маму звали Аннелиз, а не Энн. Это объясняет, почему я не смогла найти никаких сведений о ней.
– Аннелиз… Красиво, как Кара.
Как бы все ни было плохо, Бет всегда отыщет позитив. Официантка подходит снова, и на этот раз мы делаем заказ; она ничего не записывает – видимо, полагается на память.
– Как думаешь, доберется наш заказ до кухни? – спрашивает Бет и чокается со мной.
– Спасибо, Бет, – говорю я. – Спасибо за то, что ты всегда
