Ариан, но я поеду к себе домой, то есть, в квартиру Матвея.
При этих словах госпожа Гончарова встрепенулась, намереваясь запротестовать, но, встретившись взглядом с Андреем Михайловичем, решила промолчать.
— У меня нет ключей, надеюсь, консьерж сможет мне помочь.
— Я дам тебе ключи, Юля, — сказал Ариан. — Но будет лучше, если ты остановишься у нас. Ни к чему тебе сейчас оставаться одной… — Старовойтов коснулся ее плеча, внимательно вглядываясь в глаза и пытаясь прочесть в них хоть что-то. Но ничего, кроме какой-то странной отрешенности и растерянности, не заметил. Она была здесь и в тоже время мыслями не с ними. Шарапова смотрела на него, но как будто не видела. О чем она думала? О, Матвее, это понятно. О том, что случилось. И, может быть, не только об этом. Но не о нем. Ариан был уверен. Все в ней в эти мгновения было обращено к себе. К собственным чувствам и мыслям. Юля как будто пыталась найти ответы на вопросы и что-то важное для себя решить.
— Нет, как раз нужно! — ответила она. — Ты подвезешь меня до Софийской набережной?
— Конечно!
Ариан, как и обещал, подвез ее до дома Гончарова, но когда предложил проводить до квартиры, Юля вежливо, но решительно отказалась. Она понимала, что Старовойтову очень хочется загладить вину перед ней, поэтому он делает все возможное, чтобы помочь и поддержать, но девушке сейчас нужно было совсем другое. Ей хотелось просто побыть одной. Это было странно и непонятно в первую очередь для нее самой, ведь рядом был Ариан, тот самый, о котором она всегда мечтала и кого любила столько лет. Одно присутствие которого делало ее счастливой. Ариан, которого она так ждала, в зеленых глазах которого плясали солнечные лучики. И плевать ей было бы на Матвея, который сейчас в больнице, и на Аделину с их сыном. На все плевать, и на совесть, и на мораль, и на приличия, только бы остаться с ним вдвоем и снова стать счастливой. Так могло и должно было быть, но не стало. Юле не нужна поддержка Старовойтова. Она не хотела находиться рядом с ним. Девушке хотелось думать о Матвее.
Все так запуталось — эмоции, переживания, воспоминания, надежды, ожидания и мечты. Шарапова чувствовала себя уставшей и разбитой, переступая порог квартиры, из которой сбежала год назад. И все же среди хаоса разбегающихся мыслей было что-то главное, что следовало бы понять, принять и постичь.
Девушка зарылась пальцами в волосы и сжала голову, будто таким образом пыталась удержать разбегающиеся мысли и унять головную боль. Юля, включив свет, прошла в гостиную и, опустившись на диван, легла, прижавшись щекой к грубой обивке. За большими окнами шумела весенняя Москва. Очень хотелось позвонить домой и узнать, как там Прохор. Еще и суток не прошло, а она уже безумно скучала по сыну. Слезы наворачивались на глаза, стоило лишь подумать о том, как он, проснувшись сегодня с первыми лучами солнышка, своим «агуканьем» разбудил не ее. И не она его покормит, поменяет подгузник и отправится на прогулку… Господи, как же она вообще решилась приехать в Москву и оставить ребенка, он ведь такой маленький?
Юля собиралась вернуться домой завтра, в крайнем случае, через несколько дней, так она думала, когда ехала сюда, но сейчас уже ни в чем не была уверена.
Вытирая слезы, которые все же брызнули из глаз, девушка встала с дивана и прошлась по комнате. Часы на комоде у дивана показывали почти девять утра. И лучшее, что она может сейчас сделать, так это умыться и постараться поспать.
Впереди ее ждет ночное дежурство в больнице.
Выйдя из ванной, Шарапова направилась в спальню, где когда-то спала с мужем, а потом одна, мечтая о другом.
В квартире царил порядок. Какой бы образ жизни ни вел в последний год Матвей Юрьевич, домработница свою работу исполняла идеально. В комнатах, как и прежде, витал аромат дорогого парфюма и легкий запах сигарет, который всегда волновал ее. Юля вдыхала эти ароматы, а воспоминания, врываясь в сознание, причиняли боль. А ведь не все, что было у нее с Гончаровым за годы супружества, так уж и плохо. Было много чего, о чем она просто не хотела думать, вспоминать. И она не притворялась, когда занималась с ним любовью или смеялась, оставаясь наедине. Было много всего такого, из чего складывалась их совместная жизнь, и это нравилось обоим. У нее всегда было множество ответов на вопрос, почему Гончаров все же женился на ней, и все они идеально подходили тому человеку, которого она видела перед собой. Кроме одного — он просто любил ее и не представлял своей жизни без нее.
Юля вошла в спальню и опустилась на кровать. Нагнувшись, сняла босоножки, а когда выпрямилась, взгляд задержался на фоторамке, которая перевернутой лежала на тумбочке. Машинально девушка потянулась к ней и взяла в руки.
В рамке было ее фото и застрявшие осколки стекла. Нетрудно догадаться, сколько раз за этот год Матвей сидел на кровати, пил, курил и смотрел на фото, где она ослепительно улыбалась. Сколько раз, не в силах видеть ее широкую улыбку, бросал рамку в стену, топтал ногами, а потом поднимал, ставил на столик, снова пил и опять не сводил с нее воспаленных глаз.
«Боже, как он не сошел с ума? А может быть, и сошел… Алкоголь и наркотики, туманя разум, возможно, и подтолкнули его к столь отчаянному поступку. Не в состоянии и дальше так жить, однажды он решил покончить с этим раз и навсегда».
Осторожно положив рамку обратно на столик, Юля забралась под одеяло и натянула его до подбородка.
«Спать! — приказала она себе. — Спать и ни о чем сейчас не думать. Для одного дня и так достаточно потрясений. Забыть обо всем и спать!»
Отвернувшись от окна, Шарапова закрыла глаза.
Глава 22
Матвей пришел в себя спустя несколько дней. И все это время Юля провела в больнице. Она не могла уехать домой, пусть вдали от ребенка все острее ощущала пустоту и какую-то обездоленность. От нее как будто оторвали что-то очень важное, жизненно необходимое. Сердце разрывалось на части. Она скучала без сына, но и уехать не могла. Одно лишь утешало, Прохор в надежных руках бабушки, прабабушки, да и вообще всего семейства Емельяновых, и они сумеют о нем позаботиться не хуже ее самой. И все же разлука с сыном казалось невыносимой. Она звонила домой несколько раз
