спасть вовремя не ляжешь, — выпроводила магистра и ректора шаманка.
Они ушли и мы остались одни. Я стояла, разглядывая стол, заставленный травами, склянками, и инструментами. Удивительно, как в деревне мне казалось, что я неплохо разбираюсь в травах и их применении. Я помогала людям, и они были благодарны. А сейчас стояла тут, бесполезная, ничего не знающая, только для уборки и пригодная.
— Ну, садись, чего за моей спиной, словно смерть, маячишь?
Я подошла, и села рядом с Джоном. Он и правда выглядел лучше, но видеть его таким — в плену болезненного сна, было невыносимо. С трудом представлялось, что совсем недавно я смотрела на него с отстраненным интересом, выздоровеет ли этот человек или нет, а теперь вот ловила каждый вздох, каждый болезненный стон. Я осторожно приложила руку к его лбу — горячий, но не опасно. Может, Бог сжалятся над ним, и утром он проснется здоровым? Шаманка перехватила мою руку, но вместо того, чтоб оттолкнуть, как я ожидала, развернула ладонью к себе, и пальцами прошлась по линиями на ладони.
— Интересно.
Другой рукой она схватила меня за подбородок, и повернула то вправо, то влево, что-то мне невидимое высматривая. А потом взглянула в глаза. Взгляд у нее был пронзительный, и от него не по себе становилась. Точно она все-все про меня знала, даже то, чего я сама о себе знать не могла. Я отстранилась, и она легко меня отпустила.
— Что вы…?
— Думаешь, какая судьба тебя ждет?
Вопрос был весьма неожиданным. Откуда же мне знать, кака судьба мне уготовлена?
— А ты попробуй угадать.
Я вздрогнула. Мысли она что-ли мои читала?
— Да не читаю я твои мысли девочка, — ответила шаманка на мой немой вопрос. — У тебя же на лице все написано.
— Зачем гадать? И разве не нужно за Джоном смотреть?
— Да что с ним станется? Все сделали, что в наших силах. Переживет эту ночь — и выживет. Не переживет — не выживет. Тут и думать не надо. А все эти воркования и размышления можешь на старину Жака оставить — он о склянках своих да травках позаботится, мальчишку напичкает до ушей. Умный старик, но таких простых вещей не понимает — не со всем в судьбе чужой бороться можно. Мы не боги, так, простые помощники да плотники — заделываем течь, но судно само от потопления спасти в шторм не сможем. Ну, так что ответишь?
Я задумалась над вопросом шаманки. Судьба? Еще недавно она казалась мне простой — ухаживать за матушкой, работать на поле, помогать людям в деревне. Но все изменилось так резко. Этьен спас меня в последний момент — это тоже судьба? Решение помочь Джону — только сейчас я осознала, насколько важным оно было. Я думала, что спасаю одного человека. Но от этого человека зависели судьбы целой страны. Я в своей жизни приняла только одно решение — сбежала в Университет. И ничего не зная, о том как все утроено, набила немал шишек. Ну и Джон… Его я тоже хотела, и тоже не жалела о случившемся.
Только вот Джона не существовало. Был только король Эдвард. А моя мечта — она осталась. И ведь у меня еще был шанс, верно? Я посмотрела на шаманку. Эта совершенно не вписывающаяся в роскошь дворца женщина в простом платье будто принадлежала лесу, а не миру людей.
— Я хочу стать хорошим лекарем. Помогать людям. Прошу, примите меня в ученицы.
— Нет.
Ух ты. Это был самый быстрый отказ в моей жизнь. Я не так поняла ее вопрос? Но, имеет ли это значение? Я ведь хотела добраться до этой женщины, не сдаваться же мне сейчас.
— Я буду помогать. Делать любую работу. Прошу, научите меня. Вас даже ректор рекомендовал.
— Ах, мой дорогой Жак. Надо же, потребовалось тридцать лет, чтоб он признал мое мастерство. Знаю я, что он тебя рекомендовал. И чего это на старости лет его проняло?! Раньше-то не считал, что в голове женщин хоть что-то может задерживаться. Ученый муж, достойный своего времени. Много у нас по всей стране крестьянок, что о лучшей жизни мечтают, но вот тех, кто ради этой мечты что-то делает, мало. А уж тех, кто после первой неудачи да второго отказа не сдается — их по пальцам пересчитать можно. Только вот если с таким трудом приходится путь себе прокладывать, стоит ли он сил?
— Но ведь другого не существует. Везде придется прикладывать множество сил. Останься я в деревне пришлось бы с улыбкой слушать унижения тестя, молча сносить его побои, и это после ужаса, что я бы пережила в лапах бароне де Плюсси. Останься в Университете — так же молча пришлось бы сносить унижения, с трудом постигая то, что другим давно еще в детстве, и тратить время в четырех стенах, каждый день сознавая, что могла помогать людям. Простого пути не существует. Есть только наши собственные желания, и наши силы. Если сама не сделала все, что было возможно, справедливо ли Бога обвинять в своих неудачах? Он ведь дал тебе руки и ноги, чтоб двигаться к собственной цели.
— Интересно. И что после такой пламенной речи будешь делать? Моего ответа она не изменила.
Конечно, жаль. Но вчера мне казалось, что Университет — единственное место, где меня могут научить. Сегодня, после все этих потрясений, я вдруг поняла, как слепа была и как ошибалась.
— Отправлюсь путешествовать в поисках знающих людей. Наверняка в такой огромной стране найдется хотя бы один человек, что готов будет взять меня в ученицы.
Шаманка вновь взглянула на мою руку, и улыбнулась.
— Я не могу тебя в ученицы взять, потому что обучать имею право только девушек нашего рода. И уйти с тобой не могу — далеко от своего леса и камней предков уходить нам запрещено. Но я расскажу тебе, где найти хороших учителей. И как туда добраться. Вот, — она сняла с шеи медальон, на котором были очень аккуратно изображены ветви ивы, сплетенные в круг. Просто и изящно. — Покажешь им, и они охотно тебя примут и всему научат.
К полночи, как и говорил ректор, у Джона началась лихорадка. Магистр и ректор пустили Джону кровь, дали настойку из розмарина и лимонника, позвали священников, что молились, помогая Джону бороться с демонами в его теле. Я обмывала его, следила, чтоб он не скидывал с себя одеяло, чтоб на перевязке не выступила кровь, а если происходило — меняла ее. Лоб Джона был таким горячим, что, казалось,
