извините…» Всхлипывал, сжимая в руке мокрую тряпку, как будто это была единственная в мире вещь, за которую он мог уцепиться. Он был похож на человека, стоящего на краю обрыва. Когда вокруг свистит ветер и хочется прыгнуть вниз, как только солнце сядет. Временами я вставал к стене в комнате для консультаций и смотрел ему в глаза. Они были похожи на черные дыры.
Потом все изменилось – в один летний день, когда по небу плыли облака, похожие на клочья ваты. Я только что закончил первый курс в колледже. На мне была, как обычно, серая футболка в пятнах краски. Велосипеды медленно проезжали мимо. Мой брат не прочел сообщения, которые я ему отправил час назад.
«Перекусим?» – спросил я и добавил эмодзи с кошкой, замершей в ожидании.
«Я за малайзийскую кухню».
«Курица в кокосовом молоке потрясная».
«Чего молчишь?» – Я отправил ему рассерженного кролика с выпученными глазами.
«Я уже подъехал».
По-прежнему никакого ответа. Я сделал последнюю попытку:
«Тогда пойду один».
Возле здания толпились люди, но не было ни уличных музыкантов, ни киоска с едой. Полицейские огородили в центре круг. Что там такое? До меня доносился треск раций. Я протиснулся вперед и увидел белую простыню, накрывавшую мертвое тело. Студенты громко переговаривались между собой, хотя стояли совсем близко, так что могли говорить потише. Похоже, они хотели что-то кому-то сообщить. Человек спрыгнул с крыши факультета естественных наук. Свидетелей было сколько угодно. Он едва не приземлился на профессора, проезжавшего мимо на велосипеде.
Я огляделся и заметил лысого парня, который сидел на ступеньках и разговаривал с полицией. Он тер руками лицо, задевая очки в золотистой оправе. Поднимал голову и тыкал пальцем вверх, снова и снова.
Внезапно я вспомнил, какими унылыми становились члены клуба перед тем, как изредка – крайне редко – исполнить свой замысел. Один напился в забегаловке, и его вырвало на стол.
– Черт, я ухожу, – сказал он. Так все они говорили. – Дерррьмо!
Приятель, находившийся рядом, попытался его успокоить:
– Все будет хорошо, перестань пить. Завтра съездим на пляж.
Тот хотел встать, держа в руке стакан, но поскользнулся и упал.
– Дерррьмо! Вот так всегда! – Облитый алкоголем, он плакал и ругался. – Мы только вчера говорили с ней по телефону, и она сказала «да». А сегодня передумала. Серьезно? Что за дерьмовый мир! С меня хватит!
В подобных случаях я всегда чувствовал, что недоработал, приложил недостаточно сил. Но жизнь – как река. Ударяется о камни и течет дальше. Время может растягиваться и сжиматься, но назад его не повернешь.
Скорая помощь все не ехала.
Я уже собирался развернуться и уйти, когда заметил кроссовку, торчавшую из-под простыни. На подошве черным фломастером была выведена большая буква «I».
Это были мои кроссовки.
Это был мой брат.
15
– Хотите чего-нибудь попить? – спросил он. – Горячей воды? Чаю?
– Ты знал, что я приду.
– Я ждал, – ответил он мягко.
– Кого? Меня?
– Да, тебя. – Он усмехнулся. – Я оставил столько подсказок…
– Что? – изумилась Иви.
– Ты знаешь, – тихо сказал он. – У тебя были все ответы. Я ждал, пока ты их найдешь.
«Нет, я не знаю, – закричала Иви про себя. – Что я упустила?!»
Она старалась выглядеть невозмутимой.
– Тогда чаю. – Он развернулся и уже собрался спуститься по ступеням, когда Иви прорычала:
– Джиджи Чан, Уэйн Чэн и Ханс Ян.
Он остановился и медленно поднял голову.
– Сколько было других? До них?
Он прикрыл дверь на крышу. Было ветрено. Волосы Иви взлетали в воздух, ударяя ее по щекам.
– Отвечай!
– Семнадцать, – сказал он, не вынимая руки из карманов. – Включая Джиджи Чан. Она была последней.
– Семнадцать, – повторила Иви с мрачной усмешкой. – Не может быть.
Он ничего не ответил, просто покачал головой.
– Это Тайвань, а не… Не может быть, чтобы никто не заметил.
– Ты прекрасно понимаешь, что нет ничего невозможного. К тому же, кроме Джиджи Чан, я никого на самом деле не убил.
У Иви отвалилась челюсть.
– С Джиджи вышел несчастный случай. Но я ее не убивал. Она передумала в последнюю минуту, а я не мог ее подвести.
Солнце светило ему в лицо. Он сказал задумчиво:
– Я чувствую свою вину, но в то же время из-за нее ты здесь.
– Вину? – резко переспросила Иви и сплюнула на землю. – Это отвратительно.
– Ты сама знаешь. – Он посмотрел ей прямо в глаза. – Знаешь, каково это. Знаешь, что значит чувствовать себя виноватым и беспомощным.
– Не сравнивай меня с собой, – резко бросила Иви. – Мы не в одной лодке.
– Я уже говорил, что смерть Джиджи Чан – моих рук дело, и не собираюсь это отрицать. Но не остальные. Их я не убивал.
– Ты сошел с ума или разыгрываешь сумасшедшего? Ты хоть сам понимаешь, что говоришь?
Он не ответил.
Они продолжали прожигать друг друга взглядами. По затылку Иви пробежал холодок. Она увидела в его глазах искренность. Он не лгал.
Фрагменты пазла встали на место. Правда была прямо перед ней; она проходила мимо множество раз, но все время отворачивалась. Ошеломленная, Иви содрогнулась.
Он действительно не убивал их.
Он смотрел, как мир Иви переворачивается с ног на голову в какие-то секунды. И улыбался.
– Теперь ты поняла.
– Невозможно.
– Отбросьте все невозможное – и то, что останется, и будет ответом, каким бы невероятным он ни казался. Отличная цитата[39].
– Не может быть. – Иви поморгала, не в силах добавить ни слова, потом произнесла наконец: – Каждого из них ты заставил поверить, что это тихий голосок у него или у нее в голове…
– Видишь? Ты сама догадалась. Я шептал им на ухо, гипнотизировал их. Делал внушения, чтобы они не останавливались.
У Иви опять зацарапало в горле. Она попыталась ответить, но язык не слушался.
– Я их не убивал, – повторил он чуть ли не с нежностью. – Они сделали это сами.
Голова Иви кружилась. Ей показалось, что на черепице крыши лежит птичье яйцо. Вот оно стало дергаться, растягиваться, словно червь…
– Ты подталкивал их.
– Как мог. Чтобы помочь им. Кто-то справлялся лучше, но были и те, у кого не сразу получалось.
Иви открывала и закрывала рот, чувствуя себя невесомой.
– Им было слишком больно жить. И они хотели умереть.
– Дерьмо собачье! – Она заставляла себя дышать, выпускать пар.
– Я всего лишь давал им понять, что в их решении нет ничего ненормального. Когда вся общественная система тебе чужда, когда собственный разум тебя не слушается, по крайней мере тело остается в твоем распоряжении.
Ресницы Иви затрепетали. Она потрясла головой.
– Как
