Книга Паранойя - Джозеф Файндер

— Где Фрэнк Кэссиди? — спросил я.

Она глянула на меня и продолжала болтать.

— Фрэнсис Кэссиди! — крикнул я. — Где он?

Санитарка обиженно положила трубку и посмотрела в компьютер.

— Палата номер три.

Я пробежал по коридору, рывком открыл тяжелые двойные двери в палату и увидел Антуана, который сидел на стуле у зеленой занавески. Когда он заметил меня, то ничего не сказал, посмотрел пустым взглядом, и я понял, что у него красные глаза. Он медленно покачал головой, когда я подошел, и сказал:

— Мне очень жаль, Адам.

Я отдернул занавеску и увидел отца. Он сидел на кровати с открытыми глазами, и я подумал: «Антуан, ты ошибся, он еще с нами, гад этакий», пока до меня не дошло, что у папы странный цвет лица. Какой-то желтоватый, восковой, и, что самое ужасное, рот открыт. Я почему-то видел только это: его рот был открыт не так, как у живых людей, он застыл в агонии, в последнем отчаянном вдохе, сердито, почти злобно.

— Нет! — простонал я.

Антуан встал позади и положил мне руку на плечо.

— Констатировали десять минут назад.

Я дотронулся до отцовского лица, до его восковой щеки. Прохладная. Не холодная и не теплая. На пару градусов холоднее обычного, такой температуры, какой никогда не бывает у живых. Кожа казалась похожей на пластилин.

У меня перехватило дух. Я будто оказался в вакууме. Свет над головой померк.

— Папа! Нет!

Я смотрел на отца полными слез глазами, гладил его лоб, щеки, красный шелушащийся нос с черными волосками, торчащими из пор. Потом наклонился и поцеловал его злое лицо. Много лет я целовал отца в лоб или в щеку, а он почти не отзывался, да только я всегда был уверен, что замечал крошечную искринку удовольствия в его глазах. Теперь, конечно, он никак не реагировал, и это потрясло меня еще больше.

— Я хотел, чтобы ты успел с ним попрощаться, — сказал Антуан. Я слышал его голос, басистый рокот, но не мог обернуться. — У него опять отказала дыхалка, и на этот раз я даже не стал тратить время на споры, а просто вызвал «скорую». Он совсем задыхался. Они сказали, что у него воспаление легких и, наверное, давно. Спорили, вставлять ли трубку, но до этого дело не дошло. Я все звонил тебе и звонил...

— Знаю, — сказал я.

— Чуть-чуть времени было... Я хотел, чтобы ты с ним попрощался.

— Знаю. Все нормально. — Я сглотнул. Не хотел смотреть на Антуана, не хотел видеть его лицо, потому что в его голосе были слезы, а я не мог этого вынести. Еще я не хотел, чтобы он видел, как я плачу, хотя понимал, что это глупо. Ведь если ты не плачешь, когда умирает отец, с тобой явно что-то неладно. — Он... он что-нибудь говорил?

— В основном ругался матом.

— Я имею в виду, он...

— Нет, — очень медленно проговорил Антуан. — Он о тебе не спрашивал. Да ты же знаешь, он вообще ничего не говорил, он...

— Я понимаю. — Лучше бы он помолчал.

— В основном ругал врачей и меня...

— Да, — сказал я, глядя на лицо отца. — Неудивительно. — Сморщенный, сердито нахмуренный лоб так и застыл. Я протянул руку и дотронулся до морщин, попытался их расправить, но ничего не вышло. — Папа, мне очень жаль.

Не знаю, что я хотел этим сказать. Чего мне жаль? Ему уже давно было пора умереть. Легче умереть, чем жить в постоянной агонии.

Штору по другую сторону кровати отдернули. Темнокожий мужчина в медицинской форме со стетоскопом. Я узнал: доктор Пейтел, с которым я познакомился еще в прошлый раз.

— Адам, — сказал он, — мои соболезнования. — Казалось, врач говорил искренне.

Я кивнул.

— У него развилась пневмония, — сказал доктор Пейтел. — Наверное, она какое-то время протекала в скрытой форме, хотя в тот раз, честно говоря, мы ничего не заметили. Видимо, потому что лейкоциты были в норме.

— Все понятно, — сказал я.

— В таком состоянии ему было не справиться. Мы даже не решили вопрос об интубации, как у него случился инфаркт миокарда. Организм не выдержал.

Я снова кивнул. Зачем мне эти подробности, какой теперь смысл?

— Все вышло к лучшему. Он мог бы месяцы пролежать с трубкой. Едва ли ему было бы легче.

— Понимаю. Спасибо. Я знаю, вы сделали все, что в ваших силах.

— У вас был... только он, так? Матери уже нет? И братьев и сестер?

— Да.

— Наверное, вы с ним были очень близки.

Неужели? Вам-то откуда знать? Психологический диагноз?

В ответ я просто кивнул.

— Адам, хотите ли вы, чтобы мы позвонили в какое-то конкретное похоронное бюро?

Как же называлось бюро, которое хоронило мать? Через несколько секунд я вспомнил.

— Дайте нам знать, если нужна еще какая-то помощь, — сказал доктор Пейтел.

Я посмотрел на тело отца, на его сжатые кулаки, сердитое лицо, глаза-бусинки, разинутый рот. Потом повернулся к доктору Пейтелу и спросил:

— Вы не могли бы закрыть ему глаза?