прошнурованная книга с грифом «Совершенно секретно». Много подписей — летчиков, инженеров, командиров полка и дивизии. А сверху: «Утверждаю. Генерал-майор авиации М. Громов». Оценка самолета очень высокая.
Примерно часов в пять-шесть вечера меня вызвали к Сталину.
Вхожу в кабинет. Сталин один. На длинном столе, покрытым синим сукном, лежит экземпляр акта испытаний Ту-2.
— Оказывается, хвалят машину. Вы читали?
— Да, читал. Зря сняли самолет с производства. И сколько я упреков от вас получил.
— И все-таки вы неправильно поступили, — вдруг сказал Сталин.
— В чем?
— Вы должны были жаловаться на меня в ЦК. Сказал и пошел дальше по кабинету, попыхивая трубкой. В ЦК на Сталина, как нетрудно догадаться, не жаловался никто. После паузы я заметил:
— На месте эвакуированного завода сейчас восстанавливается завод по производству бомбардировщиков. Это предприятие, конечно, не такое крупное, как в Сибири, но наладить выпуск Ту-2 можно.
Сталин отозвался:
— Хорошо, готовьте решение.
Туполевский бомбардировщик начали выпускать. За годы войны удалось сделать около 800 машин.
А. И. Шахурин. Крылья победы.
Политиздат, М., 1985. С. 237–239.
Д. Ф. Устинов, конец ноября 1942 года
В конце ноября 1942 года поздно ночью мне позвонил Сталин:
— Товарищ Устинов, как у вас обстоят дела с самоходной артиллерией:
— Идет доработка 76-мм самоходных орудий после испытаний в войсках. — И каковы перспективы?
— Пока ничего утешительного, Необходимы серьезные изменения в конструкции.
— Плохо, товарищ Устинов. Время не ждет. Нам нужна самоходная артиллерия. Нужна безотлагательно. Это — оружие наступления. И если мы всерьез намерены наступать, нам надо иметь такое оружие. Иметь в достаточном количестве.
Сталин помолчал. Потом завершил разговор:
— Думаю, товарищ Устинов, следует на ближайшем заседании ГКО обсудить этот вопрос. Готовьтесь. Заседание состоялось 2 декабря.
— Нам надо наладить производство самоходной артиллерии, — сказал Сталин. — Мы вынуждены торопиться с ее созданием по двум причинам. Во-первых, нашим войскам нужно подвижное и мощное оружие, способное в наступлении сопровождать танки и пехоту, уничтожать различные укрепления противника. Во-вторых, стало известно, что в Германии ведется работа над созданием тяжелых танков и штурмовых самоходных орудий. Значит, мы должны иметь достаточно мощное оружие против них. Послушаем товарищей Малышева и Устинова.
Сначала Вячеслав Александрович Малышев, а затем я доложили о состоянии работ по созданию самоходных артиллерийских установок. По нашим докладам ГКО принял решение, по которому наркоматы вооружения и танковой промышленности обязывались в кратчайший срок освоить производство новых систем самоходных артиллерийских установок (САУ) на базе имевшихся образцов танков и артиллерии.
Д. Ф. Устинов. Во имя победы.
Воениздат, М., 1988. С. 181–182.
1943 год
Ф. Е. Боков, январь 1943 года
Однажды, в январе 1943 года, после доклада Верховному Главнокомандующему, я открыл папку, в которой обычно были всякие неоперативные документы, предложения о новых назначениях, перемещениях, ходатайствах о присвоении званий и список происшествий. О последних, если они не были из ряда вон выходящими, требующими немедленного решения, я старался докладывать только тогда, когда Верховный был не очень загружен.
И. В. Сталин посмотрел на папку и спросил:
— Что еще хотите доложить? Я взял шифровку, положил ее на стол:
— Это представление командующего Южным фронтом генерала Еременко и члена военного совета Хрущева о снятии с должности командира 4-го гвардейского механизированно го корпуса генерала Танасчишина. Его обвиняют в превышении власти. Мне трижды звонили, прося доложить вам, генерал Еременко и дважды — генерал Хрущев.
— Это какой Танасчишин? — спросил И. В. Сталин. — В прошлом кавалерист? — Да. Зовут его Трофим Иванович.
— Я его хорошо знаю. Боевой рубака… А как его корпус воюет?
— Очень хорошо. Под его командованием стал гвардейским. — В чем же Танасчишина конкретно обвиняют? Я доложил.
— Так… Личных мотивов у него не было. Болел, значит, за выполнение боевого задания, но переусердствовал… — заметил Верховный и поинтересовался: — А каково мнение Генштаба? Снимать его с корпуса или нет?
— Человек он действительно порывистый, горячий и поступил неправильно. Только генерал Танасчишин в корпусе на месте. Думается, достаточно ему на первый раз сделать строгое внушение… И. В. Сталин на мгновение задумался, а потом, поднявшись сказал:
–
Снимать не будем. Передайте Еременко и Хрущеву, что Сталин взял Танасчишина на поруки. Вернувшись в Генштаб, я связался по телефону ВЧ с генералом А. И. Еременко, дословно передал ему слова Верховного и попросил его сообщить об этом решении Н. С. Хрущеву. Чувствовалось, что Андрей Иванович был растерян.
— Спасибо, что позвонили, — сказал он после небольшой паузы. — А члену военного совета, пожалуйста, сообщите об этом лично…
Я тут же соединился с Н. С. Хрущевым. Он выслушал меня и тихо спросил:
— Может быть, вы не так доложили?
— Я доложил товарищу Сталину вашу шифровку. Если вы не согласны, можете ему позвонить.
— Нет, этого я делать не буду. Что ж, на поруки, так на поруки. На следующий день, при очередном моем докладе в ставке, Сталин с улыбкой спросил:
— Так говорили вы с Еременко и Хрущевым? Удовлетворили они мое ходатайство или нет? Я ответил в тон Верховному:
— Все нормально. Ваше ходатайство удовлетворено, товарищ Сталин.
— Хорошо. Что ж, перейдем к рассмотрению положения на фронтах. Я развернул на столе, обитым зеленым сукном, карту…
Ф. Е. Боков. Весна победы.
Воениздат, М., 1980. С. 31–32.
Н. Д. Яковлев, 31 января 1943 года
Хорошо помню тот вечер в Ставке, когда пришло известие об окончательном разгроме группировки фашистских войск в районе Сталинграда. В кабинет И. В. Сталина вошел А. Н. Поскребышев и доложил, что через несколько минут будут передавать по радио приказ наркома обороны в связи с победой наших войск в Сталинграде.
В кабинете Сталина радиоприемника не было — он находился в кабинете Поскребышева. Поэтому Верховный предложил Г. К. Жукову и мне, оказавшемуся в тот час в Ставке, пройти туда и послушать Левитана…
Слушая торжественный голос известного всей стране диктора, передававшего приказ, я краем глаза наблюдал за Сталиным. Расправив плечи и став как будто выше ростом, он, попыхивая трубкой, гордо поглядывал то на Жукова, то на меня, не скрывая своего удовлетворения и гордости за блестящий успех наших войск.
Но особенно он подтянулся и приосанился в тот момент, когда Левитан начал читать раздел приказа о пленении гитлеровских генералов. И первым в этом списке шел фельдмаршал Паулюс. Сталин даже хмыкнул многозначительно. Дескать, знай наших. Вон каких китов заставляем в плен сдаваться! Но то ли еще будет!
Да, это был великий праздник! И не только для нашего народа. Весь прогрессивный мир, до этого с тревогой следивший за событиями на советско-германском фронте, вздохнул с облегчением: на заснеженных полях России зарвавшимся фашистским маньякам, возомнившим себя властелинами мира, преподнесен еще один поучительный урок! Гитлеровская Германия оделась в траур…
