on, everybody, fuck you и так далее. Насколько я знаю, [Little Big] придумали этот проект, рассчитывая на зарубежную аудиторию»[612],[613].
Содержание песен (и клипов) Little Big очевидно из их названий: «Everyday I’m Drinking», «Life in da Trash», «Russian Hooligans» и так далее. Характерный пример — текст первой упомянутой песни: «Hey! Kiss my ass, world! / Here motherfucker Russian soul! / Our country in deep shit! Yo! / But I love her! / No future, no rich — / This is Russia, bitch! / Everyday I’m drinking»[614]. Эти короткие, прямолинейные и простые песни сочинены со стереотипными «славянскими» ошибками (отсутствие глагола «быть», отсутствие артикля) и исполнены с нарочитым русским акцентом, что только увеличивает их доступность. Отсутствие подтекста в песнях Little Big — в конце концов, их сила: оно делает их более привлекательными.
Второй вариант стратегии для англоязычных музыкантов — более «стандартная» попытка продвижения на «глобальном Севере», когда группа пытается использовать для этого местные индустриальные механизмы. Это метод группы Pompeya. С 2013 года музыканты проводят половину года в США (между Майами и Лос-Анджелесом) по рабочим визам, предоставленным их лейблом No Shame. В период с 2013 по 2017 год группа выступала в Америке больше 100 раз; концерты Pompeya прошли более чем в 30 городах США, включая Нью-Йорк, Сан-Франциско, Чикаго, Сиэттл и фестиваль SXSW в Остине. Такое резюме привело к большому количеству отзывов в американских музыкальных изданиях — как правило, хвалебных. Так, сайт Noisey (Vice) назвал Pompeya «звуковым эквивалентом потертого компакт-диска с новой волной, найденного на карибском пляже»[615]. В другой статье того же издания группу провозгласили современным гибридом The Cure и Duran Duran.[616] В основном песни Pompeya описывали как музыку «без глупостей», которая перерабатывает лучшие проявления стилей 1980-х годов и легко воспринимается американским слушателем.
Интересно, что некоторые американские журналы подчеркивают контраст между происхождением Pompeya и их звуком. «Сложно представить, что этот теплый, изысканный фанк, инспирированный 1980-ми, пришел к нам из арктической тундры», — сообщает рецензент MTV[617]. Dummy, рассуждая о сингле «Power», пишет, что он «очень далек от того холодного пейзажа, каким нам обычно представляется Восточная Европа»[618]. Тот же контраст подчеркивают в Interview[619]. Этот же «солнечный» имидж подчеркивают клипы Pompeya, как правило, снятые в летних условиях, на пляже или в других уютных локациях. Этот маркетинговый выбор — явный сдвиг в репрезентации русской группы для американской аудитории по сравнению, например, с пластинкой «Red Wave», отыгрывавшей тему холода уже на обложке: у Pompeya снег сменяется пальмами, меховые шапки — хипстерскими беретами, пальто — цветастыми расстегнутыми рубашками, мрак — беззаботностью. В то же время сама группа в некотором смысле подчеркивает этот контраст, негативно отыгрывая стереотип о России: «Когда они узнают, что мы русские, они иногда приходят и трогают нас пальцем, чтобы подтвердить, что мы настоящие», — шутит лидер группы Даниил Брод[620].
Несмотря на этот «домашний» американский образ, большую часть доходов Pompeya все еще получает от концертов в России; там же больше всего смотрят и комментируют их клипы. Последний альбом «Dreamers», выпущенный в США в августе 2018 года, собрал в Америке хорошую, но немногочисленную прессу. При этом в Spotify (сервис не работает в России) у Pompeya 57 тысяч слушателей в месяц, и саму группу текущее положение дел, кажется, устраивает: «Если мы являемся незначительной единицей во всем мире, это все еще лучше, чем быть значительной единицей на местном уровне»,[621] — рассуждает Брод.
8. «Все открыто, все возможно»: Motorama в Латинской Америке
Третий вариант позиционирования для современных российских англоязычных групп — выход на азиатский или южноамериканский музыкальные рынки. Именно так достигла международного успеха Motorama. Сейчас группа из Ростова-на-Дону собирает в странах Южной Америки площадки на 2 тысячи и более человек; с 2014 года Motorama ездит на заокеанские гастроли ежегодно. Группу можно назвать самым успешным экспортным проектом в российской независимой музыке: более 500 концертов на трех континентах, 81 тысяча подписчиков в Facebook, 23 тысячи — в Instagram, миллионы просмотров на YouTube. Лидер Motorama Влад Паршин объясняет это простым эффектом сарафанного радио:
Я думаю, это [распространение музыки группы в Латинской Америке] произошло, еще когда был MySpace, и мы выкладывали туда много музыки. И каким-то образом какая-то группа людей из Латинской Америки, Мексики, Перу начала ей обмениваться. И все, больше я никак не могу это объяснить. То есть кто-то сказал кому-то[622].
Любопытным образом, Motorama стали создателями российского звукового капитала в странах Южной Америки. После успеха группы местные промоутеры дважды привезли в Латинскую Америку схожую по звуку группу Human Tetris — они собрали клубные площадки в 1,5 тысячи человек в восьми южноамериканских странах, стали хедлайнерами фестивалей (американские и английские группы играли до них)[623] и были названы местными журналистами «героями мирового пост-панка»[624]. При этом — в отличие от Motorama — Human Tetris никогда не гастролировали в России, а в Москве собирают на концерты около ста человек. По признанию солиста Арвида Кригера[625], самая большая фан-база группы находится в Мексике, там же живет три четверти подписчиков их фейсбук-страницы (всего их 32 тысячи; у ВК-страницы группы — 3,3 тысячи подписчиков).
Успех Motorama и Human Tetris в Латинской Америке — свидетельство того, что исследователи в области глобальной культуры называют транснациональными потоками. Этот термин подразумевает движение культурной информации, происходящее между странами, в процессе которого культурный контент проходит через стадии адаптации и трансформации на локальный манер, а затем снова движется по миру. Так, классический пост-панк из индустриального Манчестера 1980-х добирается (причем уже не первый раз) до Москвы и Ростова-на-Дону 2000-х, где местные музыканты ассимилируют его, адаптируя к своей гибридной идентичности, чтобы потом отправить через сеть в Латинскую Америку, где он, в свою очередь, начинает влиять на местную аудиторию.
Кажется, что это — подлинный триумф транскультурации: динамичное движение информации по всему миру через слияние и сближение культур разных стран приводит к созданию новых культурных феноменов. Причем вне «глобального Севера»: коммуникация происходит напрямую между «периферийными» культурами, тем самым бросая вызов «правящим» культурным магистралям. Описание в позитивном ключе подобных примеров гибридизации является одним из основных направлений западной академической литературы последних 30 лет.
Однако не стоит забывать, что обе российские группы поют на английском, тем самым подтверждая его гегемонию. Более того, схема иерархии здесь нисколько не разрушена, она скорее смещена: в отношениях между Россией и Мексикой можно заметить ту же привычную иерархическую схему отношений между центром (Россия) и периферией (Мексика), которая существует между Америкой (или Англией) и Россией и которая рождается от дисбаланса между звуковыми капиталами стран. Да, российский пост-панк в Мексике — это
