она стояла в ожидании и напряженно всматривалась в даль, стараясь в походке прохожего уловить знакомые ей движения. Но вот человек на болоте, ежеминутно прыгая с кочки на кочку, свернул в сторону, сопровождаемый криком чибисов.
Еще раз окинув взглядом поля, женщина вернулась в темную низкую лачугу. Здесь пахло плесенью и лежалыми овощами. Врывавшаяся сквозь щели заколоченного окна полоска света легла на связку лука, висевшую у косяка. На земляном полу у дырявого самовара возились двое детей. Человек, лежавший на постели лицом к стене, приподнялся, оперся на локоть и, не поворачиваясь, глухим голосом спросил:
— Все по-старому?
— По-старому… Кажись, и вкусно, чистым молоком забелила, — ребенок бы смаковал, а она вот не ест, — ответила женщина.
— И не подымается? — снова послышался вопрос с постели.
— Лежит, тяжело дышит, как перед концом. Говорю, кабы знать, что не пройдет у нее это, поехала бы к ветеринару. Глядишь, может и помог бы чем-нибудь.
Лежавший, ничего не ответив, повернулся, наконец, лицом к женщине. Он был стар, и даже не столько стар, сколько истощен и измучен. Его серые усталые глаза встретились с озабоченными глазами женщины.
Корова заболела неожиданно. А ведь ей всегда засыпали хорошего корма, терпеливо за ней ухаживали. Недавно только отелившись, она уже кормила всю семью. Дожидались только, когда можно будет отделить теленка от матери. Оставшееся молоко весною надеялись продавать приезжающим в сосновый лес дачникам. Деньги были нужны до крайности: не уплачены были налоги, не хватало семян, а тут еще лавочник прижимал за взятые в долг соль, мыло, керосин.
Год тому назад свирепствовавший в окрестностях свиной мор на всех нагнал страху и тревоги. День и ночь слышен был визг, день и ночь пылали кругом костры. Не зная, как спасать гибнущее имущество, люди резали откармливаемых свиней и кабанов. А теперь прошел слух, что кое-где уже начался падеж рогатого скота.
От этих мыслей у женщины кровь ударяла в голову. Подхватив захныкавшего ребенка, она стала нетерпеливо расхаживать от окна к окну.
— Ну и муженек! — бормотала она, поглядывая на окошко, — пропал, как в воду канул… Хотя бы через кого-нибудь весточку передал: уж знали бы — жив или мертв. Случись что худое дома, — не с кем посоветоваться, не от кого помощь получить.
— Хоть бы еще польза была от его работы. Вот и в ту зиму также было: обтрепался весь, словно с войны воротился, а много ли домой принёс? Суперфосфата мешок купил, — произнес старик и, сбросив с себя полушубок, свесил с кровати босые костлявые ноги.
Садясь, он застонал, хотел еще что-то сказать и тут же затрясся в продолжительном припадке кашля, пока весь не посинел и не прослезился. Откашлявшись наконец, он утерся дрожащей рукой и стал доставать с лежанки онучи.
— Куда ты собираешься, отец? — спросила удивленная женщина.
Обертывая ноги онучами, старик, даже не поглядев на дочь, коротко сказал:
— Запрягай коня, покуда я собираюсь. Да клевера подложи: неровен час, по такой дороге зря день проездишь, а ветеринара не найдешь. А то, может, его и ждать придется.
— Куда тебе, отец, лежи-ка ты лучше. Сам на себя погляди, ведь на ладан дышишь, еле на ногах держишься. А если надо будет — я и сама съезжу…
В ответ на это старик только посмотрел на дочь, на ее располневший стан (она ждала уже третьего) — так посмотрел, словно пальцем показал, и, громко сплюнув, отрезал:
— Баба, а не понимает. Нашла тоже время на возах разъезжать!
Зная, как трудно переспорить отца, когда он заартачится, дочь не пыталась уже перечить ему, она только пуще помрачнела. Отец уже давненько начал прихварывать, все больше лежал и почти не ел. Жаловался он, что все нутро болит, жевал какие-то корешки, но все быстрее хирел и слабел.
Выехал старик еще до завтрака, прихватив с собой две курицы и шкурку хорька. Дорогу во многих местах затопило, пришлось делать большой круг полем и проселочными дорогами, но и здесь лошадь проваливалась, колеса по ступицу увязали в грязи. Маленькие речушки, где летом даже воробью негде выкупаться, превратились теперь в мутные пенистые потоки, сносившие мосты и промывавшие себе новые русла.
Проклиная на чем свет стоит дорогу, старик не столько ехал, сколько плыл. С грехом пополам добрался он до города и немедленно принялся бегать от лавчонки к лавчонке, всюду предлагая то кур, то шкурку хорька.
Куда ни зайдешь — каждый норовит забраковать товар, долго осматривает его со всех сторон, торгуется без особой горячности и предлагает самую мелочь. Боясь опоздать к ветеринару, а еще больше боясь попасть впросак, старик долго ходил из одной лавки в другую.
— Отдавай за семь, отец. За такую негодную шкурку больше не дадут! — кричали ему вслед.
— Хочешь трешницу за своих кур? — словно издеваясь над ним, выкрикивали покупатели.
— Дразни пса, а не меня! — отрезал старик, направляясь с корзинкой к другим дверям.
Вдоль и поперек исходил он улицу, со всеми переругался, но, не получив ожидаемой цены, снова возвращался назад к тем, кто предлагал побольше, бормоча под нос:
— Все против бедняка… Что дома вырастил, кровавым потом добыл — чорту лысому, прости господи, подари, за бесценок отдавай, да еще руку ему целуй!
Сбыв, наконец, товар и несколько раз пересчитав выручку, старик решил, что этого должно хватить, и поспешил к ветеринару.
Пройдя несколько шагов, он вдруг почувствовал себя плохо. Вначале по всему телу разлилась слабость, в глазах потемнело, и жгучая боль насквозь пронзила его.
Одною рукой опираясь о забор, а другою придерживая бок, он обливался холодным потом, но все же, сжав зубы, терпеливо продвигался вперед. Так плохо ему еще никогда не было. Дотащившись до конца забора, он осознал, что стоит у дома доктора, а напротив, на другой стороне улицы, насколько он помнил, должен быть ветеринар.
Звон костельных колоколов нарушил тишину, звук этот разнесся в весеннем воздухе и величественно поплыл вдаль.
«Неужто по мне?» — промелькнуло в голове старика.
Он остановился напротив застекленной двери врача, к которой вела высокая каменная лестница.
За весь свой век старик видел врача только один раз, при немцах, когда они погнали его делать прививку. Всю жизнь он терпеливо переносил все хвори и болезни, и вот теперь впервые напал на него соблазн обратиться к врачу.
«Хоть бы смерть облегчил — и то хорошо!» — подумал он про себя, но тут же вспомнил о корове.
«Отдам все деньги доктору, тогда на ветеринара не останется… Подохнет скотина — семья за целый год не справится, не сведет концы с концами.
