ночного воя и свиста тишина была радостна.
Пока позавтракали, солнце оторвалось от вершин хребтов и обливало их белые склоны золотисто-розовыми лучами.
Лидия чувствовала легкость в движении и в мыслях, ступая по твердо набитому, хрустящему снегу. Она не торопилась, было еще рановато для посещения квартиры молодого одинокого человека. Торопливой, будничной походкой ее нагнала Поля. Шла рядом, говорила о нардоме. «Почему у нее такой красный носик, — подумала Лидия, — неужели от мороза?» Хотелось посоветовать переделать не идущую к ее лицу шапку, укоротить пальто и немножко повыше поднять пояс, спустившийся ниже талии, отчего фигура получалась вздутой со спины и с живота, а ноги несоразмерно короткими. После письма, которое она прислала, казалось, надо что-то сказать, но Поля не упомянула о нем. Когда Лидия повернула на нижнюю дорогу, Поля воскликнула:
— Значит, ты не хочешь посмотреть строительство? Торопишься? — И залилась краской.
Вблизи бараков садились белые куропатки, прилетевшие после пурги в поселок побегать на темных пятнах утоптанного снега и покормиться в отбросах. Вспугнутые прохожими, они перелетали с места на место, сияли серебром крыльев в лучах солнца.
Узнав, где Петина каморка, Лидия распахнула тесовую дверь:
— Дайте скорее каких-нибудь зерен. Хоть рису, если нет ничего другого. Такая масса куропаток!
Через минуту они кормили куропаток. Петя держал перед Лидией пригоршню риса, она, сияющая, бросала зерна. От взмаха руки, словно в сказке, птицы взлетали с шумом и снова садились.
Лидия со всей силой бросила последние зерна самым пугливым птицам, бегающим в отдалении. Стайка снова взлетела. Не решаясь сесть, проносилась мимо, делая круги.
В каморке стояла узенькая деревянная кровать. Шерстяное одеяло, подушка в белой наволочке. На этажерке — книги. На столике — жестяная пепельница.
— Но сесть все-таки не на чем, — улыбнулась Лидия, снимая пальто.
— Кто-то из соседей стащил табурет. У нас он один, путешествует по всему бараку.
По таежному строительному обычаю две смежных комнатки в бараках отапливаются одной железной печью, помещенной в прорези тесовой переборки. В отверстие над печуркой, довольно большое, чтобы не загорелся тес, виднелся край одеяла и босые ноги: сосед лежал на койке. Невольно говорилось вполголоса.
Петя принялся показывать гостье альбом с фотографиями: виды Лены, города Якутска, Колымы… Лидия с любопытством рассматривала снимки. Вот в группе служащих Якутской почтово-телеграфной конторы сидят рядом Петя и якут-письмоносец — расфранченные, словно женихи. Вот Петя в кожаной куртке с револьвером на боку, бойко сдвинув треуху на затылок, держит под уздцы мохнатого якутского быка.
— Ах, вот еще интересная!
Заиндевелый конек с длинной, почти до земли гривой впряжен в нарты, к нартам веревкой припутан пулемет. Краем снимка слева отрезана морда коня, справа пополам перерезана нарта с пулеметом.
— Пулеметная часть в походе, — пояснил Петя.
— Это не поход на Амгу, в котором вы участвовали?
Петя с удивлением смотрел на Лидию:
— Откуда вы знаете?
— А разве это секрет?
— Не секрет, конечно, поход Строда исторический, но я вам о нем не рассказывал. Ах, вот в чем дело, — Петя улыбнулся и придавил свой нос, сделав его безобразным. — Она рассказала? Болтлива же, оказывается, как сорока. Когда же это она успела?
Лидия рассказала о полученном от Поли большом письме.
Передавая его содержание, особенно выделила те места, где Поля так восторженно отзывается о Пете.
— А у меня сложилось впечатление, — вы с ней вместе решали мою судьбу.
— Ничего подобного, ничего подобного. Я с ней вообще воздерживаюсь иметь дела.
— Напрасно. Имейте в виду — во-первых, девушка, во-вторых, влюблена. Ваш успех обеспечен.
— В-третьих, — Петя опять прижал свой нос. — В-четвертых, щечки, как шанежки.
Петя, развеселившись, вдруг указал на прорезь в стене над печкой. Там терлись друг о дружку ноги. Приложил палец к губам и погрозился.
— Это бухгалтер, — шепнул Петя. — Ноги бухгалтера, — пояснил он.
Лидия залилась беззвучным смехом.
— Тише, услышит, — указал Петя в прорезь.
Они расшалились, как дети. Смеялись в ладони, достаточно было повести глазами на прорезь. Хватали друг у друга подушку, чтобы заглушить ею смех, касались плечами; Лидия ежеминутно поправляла волосы. И когда ноги в соседней каморке вдруг повернулись пятками кверху, Лидия обхватила шею Пети и прижалась к нему, чтобы не расхохотаться на весь барак. Петя оторвал ее лицо от своего плеча и прильнул губами к влажным от смеха глазам. Лидия сделала возмущенный жест бровями, но он уже потерял рассудок от близости женщины, которую ждал так долго и наконец дождался, — она у него в комнатке. Лидия до изнеможения боролась с ним, отрывала руки от себя, но он снова хватал ее. Наконец силы оставили ее…
В соседней каморке слышался кашель. Бухгалтер, видимо, собирался уходить и одевался. Как он вставал — не слышали. По стене прошелестел полушубок: скрипнула дверь. Лидия убирала волосы. Петя заглядывал ей в лицо. Молчание он принимал за ответное чувство, застывшие слезы — за следы страсти.
— Мы сейчас должны сходить в партком, Лида. Потом — опять домой.
— Я не могу, — Лидия упала головой в подушку и лежала неподвижно, передумывая случившееся.
Петя прикасался рукой к ее волосам, гладил плечо, спрашивал, не подать ли воды.
Она кивала головой, пила воду. Что же оставалось ей делать? Даже улыбалась, видя, что юноша совсем иначе понимает происшедшее. Он сжимал ее руки и не спускал с нее глаз.
— Ты мне делаешь больно, не надо так, — просила она.
Вышли на улицу — уже погасла заря. Узкая лента над сопками терялась верхней каймой в сером полусвете. Петя залезал в сугробы по колена, — хотелось буйных движений. Лидия двигалась осторожно, неуверенно, думая о том, что теперь Петя потребует определенных отношений, регулярных свиданий.
У барака с флажком остановились.
— Петя, отложим до завтра.
Но он, решительно наступая в чьи-то глубокие следы, придерживая за рукав, словно опасаясь побега, провел ее к двери.
Лидия сразу узнала секретаря Шепетова, хотя видела всего два раза — на вечере на Бодайбинском прииске и на открытии сплотка. Он сидел за столом. Небольшая лампочка освещала бумаги и руки с карандашом. Голова его не поднялась, осталась склоненной, взгляд получился исподлобья, недружелюбный. Петя неуверенно топал ногами у порога и принялся обметать валенки шапкой.
— Ну, довольно трепать, носить нечего будет.
— Товарищ Шепетов, ты занят, наверное? — подошел Петя к столу.
— Если важное — могу.
— Да нет, можно в другой раз.
— А это кто с тобой, тоже по делу?
— Это тот самый товарищ, которого я хотел тебе показать. Помнишь — говорили о ней. Можно потом, если тебе некогда.
— Нет уж, давай, если привел.
Секретарь глядел исподлобья. Петя набрался смелости:
— Товарищ хочет работать. Человек вполне свой…
Шепетов остановил жестом пылкого ходатая, поднял глаза на
