сих пор и сохранил свой скальп. — Говоря, он показал туда, где в некотором отдалении спиной к лесу стоял мужчина и рубил дерево.
— Он осмелился на многое, — молвил Лэндлесс. — Мы не ожидали увидеть лицо белого человека — ни первопроходца, ни траппера, ни торговца — на протяжении еще многих и многих миль. Этот человек построил свой дом в пасти волка.
Патриция устремила на хижину мечтательный взгляд.
— Там есть женщина, — сказала она, и Лэндлесс впервые за время их долгого и тяжелого путешествия услышал, как ее голос дрогнул. — Ведь нам нет нужды обходить их стороной, не так ли? Тут так красиво, и все дышит таким покоем. Неужто мы не можем провести здесь одну ночь?
— Да, можем, — мягко ответил Лэндлесс, прочтя по ее лицу, как и все ее предыдущие желания, это стремление пообщаться с женщиной, пусть и совсем недолго. Индеец тоже согласно кивнул. — Хорошо! Но этой ночью Монакатока будет караулить.
Они прошли под кронами деревьев, образующими кружевную тень, направляясь к мужчине, который работал у подножия пригорка. Они подошли к нему уже совсем близко, когда женщина, чей голос они слышали, вышла на порог хижины, поглядела в сторону лощины и увидела три фигуры, выходящие из нее. Громко вскрикнув, она подхватила ребенка, играющего у ее ног, и по склону пригорка побежала вниз, к мужчине. Он, услыхав ее крик, уронил топор, схватил мушкет, который был прислонен к ближайшему к нему пню, и, развернувшись, нацелил его на чужаков.
— Дайте мне ваш носовой платок, сударыня, — промолвил Лэндлесс и пошел вперед, держа в руке квадратик белого батиста.
— Стой! — крикнул мужчина с мушкетом.
— Мы друзья, — отозвался Лэндлесс. — Эта леди и я пришли из английских поселений, а этот индеец не алгонкин, а ирокез — саскуэханнок, как вы можете видеть по его росту и стати. Вам нечего бояться. Мы тут совершенно одни.
Мужчина медленно опустил мушкет.
— Во имя всех демонов ада, что вы делаете здесь? — спросил он, тыльной стороной руки отерев холодный пот, выступивший на его лбу. Он был высок, с жилистым телом и бесшабашным выражением лица, так продубленного солнцем и ветром, что оно стало почти таким же темным, как лица индейцев.
— Я мог бы задать вам такой же вопрос, — сказал Лэндлесс, приблизившись к нему с улыбкой. — Эта леди была похищена отрядом бродячих рикахекриан, которые увели ее в Голубые горы. Мы просим вас приютить нас на эту ночь. Моя спутница очень устала и много недель не видела ни одного женского лица. Я уверен, что ваша жена будет к ней добра.
Женщина, которая теперь стояла рядом с мужчиной, улыбнулась, но на лице ее было написано сомнение, лицо мужчины также было мрачно, и в глазах его горели тревожные огоньки. Присмотревшись, Лэндлесс увидел у него на лбу отметину, которая объясняла его явное смятение.
— Вам нет нужды бояться меня, — тихо молвил он. — Нас не касается, как вы оказались в этой глуши, так далеко от того, что доселе считалось самым отдаленным форпостом англичан.
Мужчина, чувствуя на себе его взгляд, непроизвольным движением поднял руку ко лбу, затем неуклюже опустил ее.
— Я все понял, — сказал Лэндлесс. — Я тоже был — и остаюсь — подневольным батраком. И, если уж на то пошло, беглецом. Я бы не выдал вас, даже если бы мог, но очевидно, что такой возможности у меня нет. Вы дадите нам приют на эту ночь?
— Да, — ответил мужчина, и лицо его прояснилось. — Как вы и сказали, тут вы не можете причинить нам вреда, даже если бы и хотели, поскольку хозяева, проклятые надсмотрщики и собаки-ищейки слишком далеко, и нас им не достать. Отведи в дом эту леди, Джоан, и мы позаботимся о ней.
Час спустя женщина и Патриция сидели бок о бок на ступеньке крыльца в долгих горных сумерках. Ребенок у их ног гулил, хлопал в ладоши и срывал цветы золотарника, растущего у самой двери. У подножия пригорка по берету спокойного чистого потока хозяин хижины и Годфри Лэндлесс прохаживались взад и вперед, то скрываясь в тени деревьев, то смутно виднеясь на открытых местах, меж тем как индеец лежал, растянувшись под кленами и пристально вглядываясь в черный зев лощины, из которой они пришли.
— Тут красиво и спокойно, — молвила Патриция, — но в этих ужасных горах живет великая опасность. Почему вы пришли сюда?
— Мы пришли сюда, потому что любили друг друга, — просто ответила женщина.
— Но почему вы решили поселиться в земле дикарей, так далеко от безопасных мест, от английских поселений?
Женщина перевела взгляд на красивое лицо той, что сидела рядом с ней и молча вгляделась в него.
— Я вам расскажу, — сказала она наконец, — потому что, сдается мне, что вы так же добры, как и красивы, а красотою вы похожи на ангела. И, хотя я вижу, что вы благородная леди, вы тоже женщина, и, как и я, много страдали и, сдается мне, любите, как люблю я сама.
— Я никогда не любила, — возразила Патриция.
Женщина улыбнулась и покачала головой.
— Когда любишь, у тебя в глазах появляется такой взгляд, который не спутаешь ни с чем, уж я-то это знаю. — Она подняла ребенка и стуча его маленькой ручкой себя по груди, начала свой рассказ: — Прошло четыре года с тех пор, как я законтрактовалась работать на плантациях, чтобы стать кабальной работницей у одного плантатора, живущего далеко от побережья и затем, освободившись, добиться в Америке лучшей доли. Это была тяжелая жизнь, тяжелая — вы даже не представляете, как она была тяжела… Как-то раз хозяин соседней плантации прислал моему хозяину письмо, и я (поскольку я работала в доме) взяла его у посыльного. Так вот, этим посыльным оказался парень, которого я знала в нашей деревне в Англии. Он уехал от нас, чтобы попытать счастья, и я давным-давно ничего о нем не слыхала. Когда-то меня считали его зазнобой. Увидав его, я вскрикнула, а он взял мои руки в свои… После этого мы с ним встречались, когда могли — по воскресеньям в церкви, на уроках закона Божьего, всегда, когда выпадала такая возможность. До нашей встречи он дважды пытался бежать, но после нее больше уже не делал таких попыток. Его хозяин был жестоким человеком — а мой и того хуже… В конце концов мы начали встречаться тайно — по ночам… Вы благородная леди — это другое — и вы меня не поймете, но я любила его, любила не меньше, чем леди может любить джентльмена, а
