роль. На вопрос о том, думает ли она возвращаться в Россию, она ответила:
…вспоминается мне последнее время, проведенное в России. Было это в Пятигорске. Въезжаю я в город и вижу через всю дорогу огромный плакат «Добро пожаловать в первую советскую здравницу». Плакат держится на двух столбах, на которых качаются два повешенных. Вот теперь я боюсь, что при въезде в СССР я увижу плакат с надписью «Добро пожаловать, товарищ Тэффи», и на столбах, его поддерживающих, будут висеть Зощенко и Ахматова[695].
Противоборствующие лагеря
После апреля 1947 года Тэффи перестала печататься в «Русских новостях», и нет никаких данных о том, чтобы она продолжала общение с советскими официальными лицами, но к тому времени пропасть между теми, кого считали настроенными слишком прокоммунистически, и их более твердыми в своем антикоммунизме соотечественниками стала непреодолимой. Старые личные связи оказались разорваны; Тэффи особенно расстраивалась из-за того, что в «покраснении» ее обвинила прославленная журналистка, писательница и бывшая политическая деятельница левацкого толка А. В. Тыркова-Уильямс (1869–1962), которую она ранее превозносила как «самую умную, самую талантливую, и самую сильную духом женщину», которую довелось ей встретить на своем жизненном пути[696]. Раскол также имел серьезные последствия в профессиональной сфере, еще больше сократив и без того крайне ограниченные возможности публиковаться, поскольку периодические издания поддерживали либо одну, либо другую сторону. Основанная весной 1947 года «Русская мысль», первая некоммунистическая русскоязычная газета, появившаяся в послевоенной Франции, могла бы стать для Тэффи естественным решением проблемы, но редакция (в которую входили Зайцев, Берберова и Шмелев) состояла из рьяных антисоветчиков и была антагонистически настроена к тем, у кого были контакты с Советами. «Новый журнал» также занял антисоветскую позицию, и таким выдающимся писателям, как Тэффи, Бунин и Ремизов, пришлось публиковаться в основанном в Нью-Йорке в 1942 году журнале «Новоселье», от которого, по выражению Струве, попахивало «советофильским душком» [Струве 1956: 382].
Однако решительный раскол между двумя лагерями произошел в ходе дискуссии, возникшей на собрании Союза русских писателей и журналистов, состоявшемся в Париже 24 мая 1947 года:
на нем было выдвинуто предложение исключить из Союза тех, кто имел советские паспорта, которое, впрочем, было отклонено [Мнухин 2000: 202; Дубовников 1973: 401–402]. И Бунин, и Тэффи на этом собрании отсутствовали, поправляя здоровье на Лазурном берегу, в «Русском доме» в Жуан-ле-Пэн, но когда Тэффи (заместитель председателя правления Союза) узнала об этой инициативе, то заявила свой протест Зайцеву (председателю), а в последующем письме дошла до того, что указала на ее фашистский характер: «Помните, Полонский писал в Америку, что наше правление фашистское, и мы тихо протестовали. Теперь это подчеркнуто и выявлено публично».
И все же эта инициатива прошла на ежегодном собрании Союза, состоявшемся 22 ноября, и тогда из него вышла значительная часть членов, включая Бунину. Однако решающий удар по нему был нанесен две недели спустя, когда сам Бунин объявил о своем выходе из Союза и сложении с себя звания его почетного члена. Зайцева писала Цетлиной, сообщая о том, что воспринимала как крайнюю поляризацию сторон: «Эмиграция разделилась резко на две половины: советских и эмигрантов. Очень больно, что когда-то близкие люди оказались в стане врагов»[697]. Цетлина, в свою очередь, отправила гневное письмо Буниным, заявив, что порывает всякие отношения с ними, а Бунин отреагировал на это с не меньшей яростью, поддержав решение положить конец их теплым, давним связям[698]. Он также порвал свои очень близкие отношения с Зайцевым, не простив ему той роли, которую тот сыграл в этом конфликте.
Если до той поры имя Тэффи не упоминалось, то только потому, что в это время она была серьезно больна. Во время ее бенефиса 26 ноября у нее случился сердечный приступ, а неделю спустя вслед за ним возникли смертельно опасные осложнения. Оксинская сообщала Вале:
Ведь она чудом уцелела! У нее лопнул сосуд в сердце. <…> У нее хватило сил воли сделать именно то, что ее спасло. 3 вспрыскивания морфия. Врач попал к нам только в 10 ½. <…> Первые дни после этого кровоизлияния врач ночевал у нас, так как она была катастрофически слаба, и честно сознаюсь, что, если бы у меня был Ваш телефон, я бы Вас вызвала. <…> Теперь ей значительно лучше. <…> Но когда она станет прежней, одному Богу известно[699].
Тэффи все-таки выжила, но была опустошена как физически, так и эмоционально. «Лежу в страшной тоске совсем одна, – писала она Буниной в начале января 1948 года. – По вечерам наши дамы часто уходят, и тогда я как уцелевший матрос в подводной лодке»[700]. Пантелеймонов оказался заботливым другом, но 19-го числа он сообщил Бунину, что Тэффи «апатична к жизни», несмотря на его старания в «сто лошадиных сил» поднять ее настроение[701].
Оживилась она лишь из-за конфликта, продолжавшего бушевать вокруг Союза писателей. Даже в конце декабря, все еще борясь за свою жизнь, она пожелала «подать заявление о выходе из правления союза», но Пантелеймонов ей отсоветовал, потому что ее «обязательно ужалят, а ей волноваться нельзя»[702]. 8 января Тэффи объясняла Бунину, как ее «ужасно взволновало» письмо Цетлиной, а когда в начале февраля к ней обратилась сама Цетлина, в ответе ей Тэффи решительно встала на защиту Бунина, утверждая абсурдность мысли о том, что он, «отвергший все… обещания миллионов и бессмертной славы по всей необъятной Руси», «ушел с советчиками»[703]. В постскриптуме она добавляла: «Считаю нужным напомнить, что меня тоже и приглашали, и соблазняли и я не поехала». Цетлина ответила короткой запиской: «Неужели это заслуга – не поехать в советский ад и не соединиться с ними духовно за материальные блага?!»
Тэффи сохранила искреннюю преданность Бунину даже после того, как на своем бенефисе 23 октября 1948 года он подверг резкой критике многих современников, в том числе Чехова, шокировав публику и вызвав мощную негативную реакцию в прессе. После того как в «Русской мысли» был напечатан анонимный пасквиль, она выдвинула предложение «составить коллективное письмо» в защиту Бунина[704]. Несмотря на то что она собрала всего две подписи – свою и Л. Ф. Зурова (давнего члена домашнего круга Буниных) – и это письмо так и не было опубликовано, распространился слух, что «Русская мысль» готовит направленную против нее «разносную» статью[705]. Тэффи писала Бунину: «Вот, брат, погибну за Вас»[706]. К счастью, угроза не была приведена в исполнение.
Тэффи столь же решительно встала на защиту Пантелеймонова, почувствовав
