своему слову, но как же он был поражен, когда вслед за особенно жутким повествованием о замке Кропфсберг и разгуле привидений в его башне старший юноша (звали его Руперт, а фамилию я забыла) преспокойно заявил: «Ваша история – в самый раз. Завтра мы собираемся переночевать в башне замка Кропфсберг, а вас попросим снабдить нас всем, что может при этом понадобиться».
Старик едва не взорвался.
«Что вы за дурни такие? – заорал он, выпучив глаза. – Говорю же, в башне является дух графа Альберта!»
«Затем мы туда завтра и собираемся. Хотим свести знакомство с графом Альбертом».
«Но там уже однажды кое-кто останавливался, и наутро его нашли мертвым».
«С его стороны очень глупо, но мы вдвоем, и у нас с собой револьверы».
«Но говорю же, это дух! – почти выкрикнул хозяин гостиницы. – Разве духи боятся огнестрельного оружия?»
«Не важно, чего они боятся; важно только, что мы не боимся духов».
И тут вмешался младший юноша – его звали Отто фон Кляйст. Я запомнила его имя, потому что так же звали моего учителя музыки. Он не постеснялся выругать бедного старика, сказал, что ни граф Альберт, ни Петер Росскопф не помешают им провести ночь в Кропфсберге, а старику хорошо бы воспользоваться этим случаем, чтобы заработать денег.
Короче говоря, юноши так обсмеяли старика, что он пошел у них на поводу и утром, тревожно вздыхая и качая головой, принялся готовить все потребное для того, что называл про себя их самоубийством.
Вам известно, в каком состоянии находится замок сейчас: ободранные стены и обрушенные своды. Не далее как два-три года назад сгорело все, что еще оставалось: несколько юных безобразников, явившихся из Йенбаха поразвлечься, устроили там пожар. Но во времена визита охотников за привидениями, хотя два нижних перекрытия свалились в подвал, третий этаж еще держался. Между крестьянами ходили толки, будто он достоит в целости до самого Страшного суда, ведь именно из верхней комнаты нечестивый граф Альберт наблюдал в свое время, как горит вместе с заточенными гостями его огромный замок, и там же затем, облачившись в средневековые доспехи, принадлежавшие его предку, первому графу Кропфсбергу, накинул себе на шею петлю.
Никто не осмелился к нему притронуться, и он провисел двенадцать лет; не единожды за эти годы случалось юным и взрослым искателям приключений, взобравшись по лестнице башни, глазеть сквозь щели в дверях на призрачную стальную фигуру, внутри которой постепенно обращалось в прах, из коего оно и вышло, тело душегуба и самоубийцы. В конце концов фигура пропала, куда – никто не знал, и следующие двенадцать лет комната простояла пустой, за исключением старой мебели и истлевающих занавесок.
Таким образом, вскарабкавшись по лестнице, двое юношей застали в проклятой комнате совсем не ту картину, что в наши дни. С той ночи, когда граф Альберт сжег замок, помещение сохранило прежний вид, и лишь от подвешенных доспехов с их жутким содержимым не осталось ни следа.
За все сорок лет не нашлось желающих пересечь порог и, судя по всему, ни одной живой души в зловещей комнате не побывало.
У боковой стены помещалась кровать черного дерева, с дамастовым пологом в гнили и плесени. Постель была безупречно застелена, на покрывале лежала переплетом вверх открытая книга. Прочая обстановка ограничивалась несколькими старыми стульями, резным дубовым сундуком и большим инкрустированным столом, заваленным книгами и бумагами. С краю стояли две или три бутылки с темным осадком на донышке, в единственном стакане также виднелись следы вина, налитого туда почти полвека назад. Шпалеры на стенах позеленели от плесени, но прорех и потертостей на них не было; за сорок лет в комнате накопился толстый слой пыли, однако другого ущерба интерьер не претерпел. Мебель не затянута паутиной, не изгрызена мышами, на подоконниках, под окнами с ромбической разбивкой, ни мухи, ни мотылька: казалось, все живое было изгнано отсюда полностью и бесповоротно.
Посетители с любопытством оглядели комнату, наверняка испытывая при этом некоторый трепет и даже страх, в котором не хотели признаваться; не выдавая свою инстинктивную тревогу, они молча поспешили навести в помещении хотя бы относительный порядок. Они решили ограничиться самым необходимым и потому приготовили себе постель в углу из взятых в таверне белья и матрасов. Сгрузив на сорокалетней давности золу в огромном камине изрядную кучу дров, они воспользовались древним сундуком вместо стола и выложили на него атрибуты приятного вечера: еду, две-три бутылки вина, трубки, табак, а также шахматную доску, неизменно сопровождавшую их в путешествиях.
Всем этим юноши занимались сами; хозяин таверны не пожелал войти даже во внутренний двор, твердя: пусть эти двое олухов самостоятельно ищут себе смерти, он же умывает руки. Ни помогать им, ни уговаривать их он не собирается. Один из подручных конюха донес до верхней площадки каменной винтовой лестницы корзину с едой, дрова и постельные принадлежности, но ни мзда, ни уговоры не побудили его переступить проклятый порог, и он боязливо наблюдал, как безрассудные юнцы хлопочут в этом отринутом Богом и людьми жилье, готовясь к ночи, ждать которой было уже недолго.
Наконец все необходимые труды были завершены, и, пообедав напоследок в таверне, Руперт с Отто в сумерках отправились в башню. Половина деревни шла следом, потому что Петер Росскопф успел пересказать эту историю целой толпе изумленных слушателей, которые, любопытствуя, осуществят ли юнцы свое намерение, в торжественной тишине присоединились к этому шествию на казнь. Но никто из них не ступил на лестницу, ведь сумерки уже сгущались. В полной тишине деревенские жители наблюдали, как двое безрассудных упрямцев, не дороживших своей жизнью, проследовали в страшную башню, высившуюся, точно крепость, среди груды камней, которые составляли некогда стены, соединявшие ее с основным зданием замка. Через несколько мгновений в высоких окнах наверху вспыхнул свет, и зрители обреченно вздохнули и безропотно разошлись, чтобы спокойно дождаться утра, а с ним известий о том, подтвердились или нет их опасения.
Тем временем охотники на привидений разожгли в камине яркий огонь, запалили запасенные свечи и сели ждать, что будет дальше. Впоследствии Руперт рассказывал моему дяде, что они вовсе не испытывали страха, а лишь любопытство с примесью пренебрежения, поужинали с удовольствием, и аппетит их ничуть не подвел. Вечер тянулся долго. В ожидании полуночи они сыграли несколько партий в шахматы. Час проходил за часом, ничто не нарушало их монотонности. Пробило десять, одиннадцать, близилась полночь. Юноши подкинули дров в камин, зажгли еще несколько свечей, проверили свои пистолеты и… стали ждать дальше. Часы в деревне пробили двенадцать; через высокие и узкие окна в толстых стенах звуки
