картузе на немецкий лад. Нежданный гость был удивительно похож на господина Шмеца.
— Вы господин рядовой Кудаев? — спросил прибывший.
— Да-с.
— Я Фридрих Минк, родственник дальний госпожи камер-юнгферы. Состою на службе в канцелярии господина Шмеца. Мне приказано вас просить пожаловать сегодня в вечеру в гости к господину Шмецу. Там будет и госпожа Минк с фрейлен Мальхен.
Видя смущённое лицо рядового, господин Минк прибавил:
— Вы не извольте тревожиться, вас просят не в отделение застенка, а в частную горницу господина Шмеца.
Это разъяснение подьячего вместо того, чтобы успокоить Кудаева, ещё более взволновало его. Он не знал, что господин Шмец живёт в частной горнице того самого дома, где уже лет десять погибают сотни людей в пытках, под кнутом и под батогами.
— Что же прикажете отвечать? Будете ли вы?
Кудаев пробормотал что-то, чего он потом сам не помнит. Но подьячий раскланялся и пошёл со двора.
Рядовой вернулся назад как потерянный. В голове его гудело, он даже слегка пошатывался и чувствовал в себе такое ощущение, как если бы он шёл или стоял на самом краю бездонной пропасти. В его голове мелькала мысль в виде вопроса.
— Не удрать ли от беды, сейчас же, пешком или верхом из Петербурга домой, или даже на край света.
— Ну, что же, зачем приходил? — раздался около него голос капрала.
Кудаев искренно не мог объясниться и признался наполовину. Когда Новоклюев понял, какое поручение имел немецкий подьячий, то лицо его омрачилось. Но затем он развёл руками и вымолвил:
— Что ж тут делать! Увидим. Сила в том, какое у тебя приключение. Либо ты пропадёшь-пропадом, либо, наоборот, удача тебе и счастье будут. Но, вернее верного братец ты мой, что ты улетишь туда, куда Макар с телятами завсегда искони шествует. И придворная твоя барынька не поможет.
Кудаев знал, конечно, наверно, по какому делу требует его к себе господин Шмец. В ожидании сумерек он просидел молча в углу горницы, ни с кем не разговаривая, и обдумывал своё мудрёное положение. Вопрос ставился очень просто: предавать ли в руки палачей добряка дядю или погибать самому?
— Что же тут будешь делать? Своя рубашка ближе к телу! — решил он.
В назначенное время молодой преображенец отправился в указанное ему место. Здание Тайной канцелярии, где проживал и главный её начальник генерал Андрей Иванович Ушаков, было настолько известно в Петербурге всем и каждому, что найти его было немудрено.
Опросив в воротах какого-то солдата, где квартира господина Шмеца, Кудаев перешёл двор и взошёл на большой подъезд. Здесь он нашёл часовых от измайловского полка. В ту же минуту капрал, спускавшийся с лестницы, грубо окликнул его, увидя мундир ненавистного полка.
— Зачем тут таскаешься? — крикнул капрал.
— Мне нужно господина Шмеца.
— Ага, — усмехнулся измайловец. — В эдакое место я тебя с удовольствием проведу, да и всех-то вас, преображенцев, туда бы препроводил. Иди за мною.
"В эдакое место", — думал про себя Кудаев. — Пропала, видно, моя головушка.
Прождав в приказной квартире с полчаса, Кудаев был приглашён в горницу. Его встретил, улыбаясь, но не ласково и не гостеприимно, а лукаво, сам господин Шмец.
За ним стоял молодой человек, который тотчас же отрекомендовался, вежливо и сухо выговорив:
— Я секретарь господина Шмеца, и так как вы не говорите по-немецки, то я буду служить вам переводчиком.
Господин Шмец стал что-то говорить своему секретарю как бы разъясняя дело. А рядовой, между тем, озирался кругом и думал:
— Где же госпожа Минк и Мальхен? Очевидно, они ещё не пожаловали.
Хозяин, вероятно, заметил и отгадал мысль гостя. Он сказал что-то секретарю, а тот объяснил Кудаеву, что госпожа камер-юнгфера с своей племянницей по нездоровью быть не могут.
Затем вследствие жеста хозяина все трое сели за стол, на котором была бумага, большущая чернильница и пучок гусиных перьев.
Секретарь обратился к Кудаеву и передал ему кратко, сжато, толково всё то, что Кудаев и сам хорошо знал.
Сущность речи секретаря была в следующем:
Господин Кудаев, рядовой Преображенского полка, должен немедленно, тут же за этим столом, написать всеподданнейшее прошение на имя её высочества правительницы Российской империи о том, какие речи вёл у себя на квартире с ним, Кудаевым, его дядя. Если же господин Кудаев на то не согласен, то его переведут тотчас же в другую горницу, где некоторые люди, служащие при канцелярии, заставят его заговорить и объяснить всё ещё подробнее.
Но тогда он, рядовой Преображенского полка, будет уже не в качестве лица, верно исполняющего свою всеподданнейшую присягу, а будет сам подсудимым, так как бумагу напишут уже от господина Шмеца.
Крупные слёзы навернулись на глазах молодого человека. Он понимал, что предаёт в тайную канцелярию своего добряка капитана, а затем старик Калачов, пройдя чрез истязания, уйдёт в Сибирь.
Господин Шмец начал вопросы, которые переводил секретарь. Кудаев волей-неволей отвечал, но чувствовал, что с каждым новым ответом он всё более опускался в какую-то бездонную пропасть, из которой не было исхода.
Через полчаса, благодаря тому, что спросил господин Шмец, дело уже самому Кудаеву казалось совершенно иным. Из простой болтовни дяди вышло теперь что-то громадное, страшное, имеющее государственное значение. Капитан являлся каким-то смутителем всей империи и закоренелым злодеем.
Кудаеву казалось, что не только капитан, но даже сама цесаревна Елизавета Петровна и та уже затянута в какие-то невидимые сети, которые всё растут кругом и обхватывают все те лица, имена которых были произнесены здесь. Не только капитан, но и купец московский, Егунов, представлялся Кудаеву опутанным с головы до пять. И всё это он сделал своими ответами. А между тем, эти ответы были, конечно, последствием вопросов господина Шмеца.
Вместе с тем, беседа, здесь происшедшая, казалась Кудаеву совсем не похожей на беседы, какие он когда-либо в жизни вёл.
Ему чудилось, что в руках у сидящего перед ним господина Шмеца клубок с верёвочкой, что клубок этот разматывается, а господин Шмец тихонько обвивает этой верёвочкой его, Кудаева, от головы до пяток, по рукам и ногам, по всему телу. Весь он обвязан и опутан.
Оно так и было. Господин Щмец был сильный и ловкий паук, а Кудаев — простая муха.
После часового допроса господин Шмец выговорил по-русски, точь в точь как госпожа камер-юнгфера.
— Вот ошен карош.
И затем, улыбаясь сладко, с довольным лицом, он приказал секретарю писать.
Молодой человек взял бумагу, перо и начал быстро строчить. Перо
