глядели друг на друга, угадывая похожесть своих судеб, устремлений. Они ещё не беседовали по-настоящему, не знали о настроениях и целях собрата, но уже угадывали каким-то седьмым чувством, сколь много общего в их мечтах и планах. Они ощущали себя соратниками и единомышленниками, несмотря на то что в душе Нифонта мелькала порой подозрительность к человеку, состоящему в дружбе с его идейным противником архиепископом Ростовским. Но он всё же сочувствовал коллеге, зная, как тяжёл бывает игуменский посох и как тягостны мелкие, полускрытые козни братьев-иноков. Надвигающиеся сумерки лишь укрепляли их доверительность и откровенность.
— И что же решил великий князь? — спрашивал Нифонт точно так же, как полчаса назад вопрошал и сам Иосиф.
— Государь приказал им меня дожидаться.
— Стало быть, тебе торопиться в обитель надо, — предположил Нифонт.
— Я всё же исполню то, что наметил. Мне надо с Нилом поговорить, вопросов у меня к нему много.
— А ну как не дождётся тебя братия и снова гонцов к государю отправит? Не боишься игуменства лишиться? К тому же чем больше тебя на месте не будет, тем более недовольства накопится у братии, труднее станет лад восстанавливать.
— Для меня теперь это не столь важно, — решил открыться собеседнику Иосиф. — Я всё равно решил уходить из этого монастыря. Хочу свою собственную обитель основать. Возьму с собой лишь тех товарищей, которые жить захотят по общему со мной уставу, чтобы ни раздоров, ни недовольства среди нас не было.
— Ох, какое непростое ты дело задумал! — поразился Нифонт.
— Понимаю, что непросто жизнь на пустом месте начинать. Вот и хочу всё продумать, чтобы не ошибиться, поговорить с теми, кто совершил нечто подобное, потому и с Нилом хочу посоветоваться.
— Что ж, ты ещё молодой, я бы уже не решился на такое дело. Поздновато. Хотя преподобный Кирилл ещё старше меня был, когда сюда, в холода и безлюдье отправился. Была бы воля Божия — всё сладится!
— И я так думаю. А коли чувствую в этом потребность, стало быть, есть на то воля Всевышнего!
— Благослови тебя Создатель! — молвил Нифонт. — Я только что переговорил с Григорием Тушиным. Завтра собирайтесь, а на третий день отправляйтесь к Нилу, нечего время тянуть. Тебе, думаю, всё-таки поспешить надо.
Собеседники раскланялись и разошлись каждый в свою сторону.
Летняя дорога в Нилову пустынь на Сорку тянулась неширокой, но утоптанной тропой через смешанный лес, выходя порой к небольшим озеркам и водоёмам, проскальзывая через небольшие полянки. Григорий шёл в основном молча и сосредоточенно. Иноки вели за собой под уздцы небольшую лошадку, навьюченную мешками с провизией и бумагой. Братьев на Сорке летом собиралось много, разнообразных круп и растительных масел они сами не могли произвести в достаточном количестве. Нужно было также много бумаги, ибо Нил и его товарищи активно занимались перепиской книг, выполняя многочисленные заказы монастырей и даже частных лиц.
Григорий вёл себя по отношению к Иосифу с глубокой почтительностью, пропускал его вперёд, сам держал постоянно лошадь под уздцы, если встречалась где-то впереди вода или иное опасное место, спешил обогнать спутника и первым преодолеть препятствие. Но с расспросами не лез, и сам ни о чём не говорил. Сосредоточенно думал о чём-то.
Размышлял и Иосиф. Вот так же, как и Нил, поселится он скоро, пожалуй, уже следующей весной, в глухом лесу с двумя-тремя товарищами, рядом с рекой и медведями. Сможет ли жить отшельником? Как он устроит быт свой и своих товарищей? Что надо для этого? Нил, говорят, уже живёт в пустыни несколько лет, но нет у него там почти ничего, кроме скромной деревянной церквушки, нескольких келий да крохотной мельницы. Поставить такие постройки — дело двух-трёх недель, крайний срок — двух месяцев. И что потом? остановиться на этом? Довольствоваться столь неприхотливой жизнью? Выпрашивать у богатого князя или ещё у кого-либо себе на хлеб, на бумагу?
Нет, он, Иосиф, мечтает о другой жизни. Он хочет стать главой обеспеченного независимого монастыря с добротными каменными храмами, который стал бы центром культурной жизни, нёс бы людям не только свет веры православной, но и знания по всем областям жизни, по истории, науке, медицине, естествознанию. Его монастырь будет размножать книги, иметь своё большое книгохранилище, будет обучать многочисленных учеников, желающих получить знания. Жить лишь для себя и для спасения своей души, это, конечно, немало и важно. Но должен кто-то жить и для других, для многих...
Нил встретил гостей приветливо. Особой радостью осветилось его лицо при виде Григория Тушина. Иосиф даже попечаловался, что его никто и никогда не встречал с такой отеческой лаской. Тот домик, в котором жили Иосиф с Ефросином в начале весны, был занят: теперь они оказались тут далеко не единственными гостями. Нил сам проводил их к летней деревянной келейке в одну комнатку с соломенной крышей и деревянным настилом, но без печки, без слюдяных оконцев. Проёмы, вырезанные в бревенчатых стенах, были затянуты тонкой плетёной сеткой для защиты от комаров и мошки. На дверном проёме также висела плотная полотняная штора. Снаружи домик закрывался неуклюжей, но достаточно плотно прилегающей дверью.
Внутри, однако, было достаточно уютно, тут стояли самодельные лавки и даже стол — из широкой доски, установленной на двух толстенных брёвнах. На улице имелась плита для приготовления еды: на двух подставках из камней лежала железная плита с дыркой для горшка или сковороды. Дрова разжигали прямо на земле.
— Погода стоит тёплая, несколько дней тут поживёте, не застынете, — заметил Нил.
— Не волнуйся, учитель, — отозвался Григорий, — мы ведь не во дворец ехали.
— Если вдруг дожди пойдут, — продолжал хлопотать Нил, — ко мне в сенцы переберётесь, хотя тут, кажется, не протекает. Спасибо вам за гостинцы, за бумагу, передайте мою благодарность Нифонту за его заботу, за то, что не забывает нас, пустынников. Передохните с дороги да пожалуйте ко мне, я вас настоем шиповника с мёдом угощу, а потом и огороды наши покажу... О лошадке не беспокойтесь, за ней мы приглядим. А постель для ночлега — тряпьё, одеяла возьмите у казначея, у Германа нашего. Паломники много добра понатаскали, всего тут хватит. Мы, однако, не оставляем вещи в пустых кельях, чтобы не отсырели.
Нил оглядел домик, все его уголки и, кажется, остался доволен осмотром. И снова Иосиф почувствовал рядом с ним удивительный покой и лёгкость. Трогательная забота игумена была ему приятна.
Оставшись одни, иноки разложили
