Кунцевич приехал в Витебск, граждане которого особенно враждебно относились к унии и с большим сочувствием считали грамоты Смотрицкого. Изувер знал настроение умов в этом городе и, по-видимому, заранее решился разыграть здесь роль мученика. Он принялся совершать богослужение во всех витебских храмах, отбирая их таким способом на унию, очищая военною силою от непокорного духовенства и запирая на ключ. При всем своем раздражении православное население воздерживалось от насилия и стало собираться на богослужение в шалашах, на окраине городе. Но Кунцевич и тут не оставлял его в покое. Он вносил в суды свои жалобы и обвинения граждан в мятеже. Наконец раздражение дошло до крайности. При отобрании одной церкви, собравшийся народ сбросил свои шапки в кучу, в знак конфедерации, призывающей к бунту. Составился заговор с целью убить изувера и поднять казаков на защиту города.
Утром 12 декабря 1623 года протодьякон Кунцевича Дорофей с помощью его слуг схватил и запер в кухню архиерейского дома православного священника, шедшего за город, чтобы отправлять службу в одном из помянутых шалашей. Этот случай был каплею, переполнившею чашу. По звону набатных колоколов сбежался народ, бросился к архиерейскому дому и разбил двери. Убийцы вломились в комнату самого Кунцевича и стали наносить ему удары палками, а один из них раскроил ему череп топором. Архиерейский дом подвергся разграблению. Труп Кунцевича после разных поруганий бросили с высокого берега в Двину.
Это трагическое событие имело самые печальные последствия для православных. Король, латинское и униатское духовенство кричали об истреблении схизматиков. В Витебск приехала назначенная королем судная комиссия, имея во главе литовского великого гетмана и Виленского воеводу Льва Сапегу. Она судила весьма строго. Некоторые граждане были казнены смертью; многие брошены в тюрьмы, биты плетьми или изгнаны из города. Витебск лишен магдебургского права; вечевой колокол снят, ратуша разрушена и т. п. Все церкви отданы на унию и все жители объявлены униатами. Но Витебском дело не ограничилось; та же мера распространена и на Могилев, Оршу, Мстиславль и вообще на всю Полоцкую или Белорусскую епархию; во главе ее, т. е. преемником Кунцевича, был поставлен Антоний Селява. Тот самый Сапега, который так не одобрял поведение изувера, теперь действовал энергично и жестоко против православных, потому что политические обстоятельства несколько изменились: турки были разбиты под Хотином; а главный их победитель Сагайдачный умер от ран, полученных в этой битве, и полякам теперь не страшны были казаки, у которых по смерти любимого вождя наступили раздоры и разделение на партии.
Влияние Кунцевича на судьбы унии продолжалось и после его смерти. Тело его было вынуто из Двины, торжественно отвезено в Полоцк и с пышностию погребено в соборном храме. Латино-униаты спешили окружить его память ореолом святости, распространяя в народе легенды о разных исцелениях и чудесах, якобы совершавшихся при гробе этого мученика или по молитвам, к нему обращенным: больные оздоровлялись, слепые прозревали, параличные члены оживлялись, пожары внезапно прекращались и т. п. Самым великим из его чудес выставлялось последующее обращение в унию его главного соперника Мелетия Смотрицкого или, как выражались латино-униаты, обращение Мелетия из Савла в Павла.
В действительности переход в унию не был у Мелетия делом внезапным. Напротив, он совершился весьма постепенно. Уже самое образование его в иезуитской коллегии и заграничных протестантских университетах подготовило в нем почву к некоторому религиозному равнодушию, и если он потом в своих сочинениях красноречиво защищал православие, то сочинения эти могли быть скорее плодом его литературного таланта, чем прочного и горячего убеждения. Притом это был человек честолюбивый, далеко не твердый и дороживший внешними житейскими благами. В Вильне ревнители православия и прежде замечали у него склонность к сношениям с униатами, упрекали его за то, но прощали ему ради его несомненной учености и помянутого таланта. Во время своей архимандрии в Виленском православном монастыре Мелетий, носивший притом титул архиепископа Полоцкого, немало оскорблялся теми стеснениями, которым подвергалась власть архимандрита со стороны Святодуховского братства; его тяготило это вмешательство мирян во все хозяйственные и даже церковные дела, и он невольно отдавал предпочтение порядкам Латинской церкви. Между ним и братством уже шла глухая борьба, когда убиение Кунцевича вызвало террор среди православных со стороны латино-униатских властей, и в числе виновников этого убиения стало произноситься имя Смотрицкого.
Избегая угрожавшей ему опасности, он покинул свой пост и уехал сначала в Киев, а отсюда направился в Константинополь и Палестину для свидания с восточными патриархами и паломничества по Святой Земле. Путешествие это длилось около двух лет; в начале 1626 года Смотрицкий приехал обратно в Киев. По некоторым известиям, его ходатайство у Константинопольского, известного Кирилла Лукариса, и у других восточных патриархов было небесплодно, и он привез с собою грамоты, которыми уменьшалась автономия западнорусских братств, т. е. они более подчинялись церковным властям; кроме того, он будто бы в Константинополе выхлопотал себе грамоту, которая назначала его единственным патриаршим экзархом в России. Слухи об этих грамотах, соединенные с возникшим ранее подозрением о склонности Смотрицкого к унии, возбудили православных западноруссов против него. Названное подозрение могло усилиться тем более, что единомышленник и приятель Смотрицкого, ректор Киевобратской школы Касьян Сакович, также недовольный вмешательством братчиков в церковные дела, незадолго перед возвращением Мелетия изменил православию и ушел в унию. (Этот Сакович в бытность свою ректором в Киеве сочинил, славившиеся у современников, вирши на погребение Сагайдачного.) Архимандрит Киево-Печерской обители Захарий Копыстенский отказался принять к себе Смотрицкого. Только благодаря покровительству митрополита Иова Борецкого он нашел временный приют в Межигорском монастыре. Митрополит хотя и сочувствовал помянутым мыслям о братствах, но, ввиду поднявшихся против него самого упреков, оставил намерение о борьбе с ними. При таких обстоятельствах Смотрицкий не решался вернуться на свою Виленскую архимандрию. Он удалился на Волынь в богатый Дерманский монастырь, настоятельство которым предоставлено было ему патроном сего монастыря князем Александром Заславским. Сей последний (уже побудивший Саковича изменить православию), руководимый советами Рутского, постарался уловить в латино-униатские сети такого даровитого деятеля: он предоставил настоятельство Смотрицкому не даром, а под условием перехода в унию, и, зная вообще нетвердость его убеждений, потребовал от него письменного в том обязательства. Находясь в стесненных обстоятельствах, колебавшийся доселе Смотрицкий не устоял и дал это обязательство, но с тем, чтобы оно хранилось пока в тайне. Заславский устроил ему свидание с Рутским, который формально присоединил его к унии; но и с ним также условлено было сей акт до времени хранить в тайне; причем, согласно с иезуитскими правилами, имелось в виду, что под покровом этой тайны Смотрицкий тем успешнее может действовать среди православных в пользу унии (1627).
Трудно было сохранить подобную тайну; первыми дерманские иноки с ужасом узнали о свидании своего архимандрита с Рутским; многие из них, покинув обитель, разгласили о том по Волыни. Но Смотрицкий с помощью лжи и лицемерия продолжал играть роль православного архиерея и на некоторых съездах с западнорусскими иерархами искусно подготовлял почву для примирения их с унией, доказывая, что различия с нею православия отнюдь несущественны, и давая понять, что упадок и неустройства Западнорусской церкви могли прекратиться только соединением или унией с церковью Римскою. С теми же целями он в следующем, 1628 году решился издать новое свое сочинение, озаглавленное «Апология моего странствования на Восток». Тут он рассказывает, что предпринял это странствование, чтобы от восточных иерархов узнать истинные догматы Греческой церкви и проверить, насколько чистыми сохранила их Русская церковь. Такая проверка, по его словам, открыла, что западноруссы не сохранили их в чистоте и впали в разные ереси, заимствованные от лютеран и кальвинистов. О самих восточных христианах или греках он отзывается неблагоприятно, как о народе впавшем в грубое невежество. А в заключение, как средство исправить зло, указывает на тесный союз с Римскою церковью; причем советует обсудить это дело на общем Соборе русского духовенства и представителей от русской шляхты и просить митрополита и весь клир о сочувствии к своему предложению. Сию Апологию Смотрицкий сообщил Касьяну Саковичу, который немедля начал переводить ее на польский язык и печатать. Отпечатанная часть ее появилась в Киеве перед открытием нового поместного Собора, который там, с разрешения короля, действительно был созван митрополитом Борецким в августе того же 1628 года.[22]
