— Чего же мы продаем буржуям больше всего? — полюбопытствовала Саша.
— Пушнину, — не стал лукавить Айзек.
Роскошная соболиная шуба, купленная Марте в прошлом году за три с лишним тысячи марок, представилась мне запряженным в плуг трактором:
— Так вот он каков, секрет индустриализации!
— Лес еще, нефть, — смутился Бабель.
Веселый энтузиазм пропал из его голоса начисто. Но я не оставил троллинг:
— Мед и пенька тоже в топ входит?
— Пенька железному флоту Британии без надобности, — недовольно дернул плечами писатель.
— Ага, вот как раз вместо конопли яйца в ход и пошли!
— Черт побери! Чего же ты хочешь? — взорвался Бабель. — Страна только-только от разрухи оправилась!
— Принципа Парето[242] на вас нет! — проворчал я. — Неужели не очевидно, что нужно в первую очередь нажимать на максимально объемные направления, ну там на пушнину, лес, нефть, а крестьян с их жалкими семью процентами проще вообще оставить в покое? И вообще, какого черта тугодумы из Политбюро еще не послали тысячу-другую коммунистов с маузерами в тайгу, хунхузов ловить? Или в Москве не знают, что вся Европа завалена контрабандными сибирскими мехами из Штатов и Китая?
— Собственный поместья комиссарам нужны, а никакое не зерно, — негромко обронила Саша. — А еще крепостные девки.
Над столом повисла тишина. Я ожидал от Исаака Эммануиловича взрыва негодования, или еще чего похуже, но писатель, судя по всему, знавал словесные баталии пожестче. Он как-бы ненадолго отвлекся на свой чифирь, а затем… просто сменил тему:
— У нас хоть что-то хорошее в истории вообще происходило?
— Само собой! — поспешил я ответить на давно проработанный вопрос. — Осенью тридцать четвертого голод отступит; начнут отменять карточки. Инфляцию остановят, но никакой конвертации в серебро и золото уже никогда не будет. Использование валюты приравняют к контрреволюции.[243] Тем не менее средний уровень жизни людей достигнет довоенного уровня, и вообще, можно сказать, жизнь наладится, будет не хуже чем во всяких Сиамах или Парагваях. Заговорят о широкой амнистии, многих выпустят на поселение. На границах будет спокойно, СССР примут в Лигу Наций.
— Это что же, пять лет на карточках!? — подорвался Бабель. — Дольше чем в гражданскую!
— Каждый новый диктатор просто-напросто обязан осуществить свою собственную революцию и террор, — развел я руками. — Без этого он не может стать настоящим диктатором.
— Но постой, постой! — опасно застучал по тарелке ножом Айзек. — Там, — он кивнул на смартфон, — пишут что пик репрессий пришелся на тридцать седьмой и восьмой.
— Миллион на расстрел, два в лагеря, большинство с концом. Вывернулись единицы, — подтвердил я. — Почему? Смеяться над таким грешно, но… никто точно не знает! И не удивительно, над оправданием преступления билось три поколения коммунистов-пропагандистов, большая часть документов тупо уничтожена. Так что придумывают всякое. Одни историки тянут за хвост социальный заказ народных масс, другие — абсурдные заговоры генералов и особистов, чемоданы компромата от национал-социалистов, перспективу мировой войны, обострение классовой борьбы… кто во что горазд, да все равно неубедительно. Тяжело им. Разумную причину изобрести не выходит, а сам факт никак не замажешь — несколько процентов дееспособных граждан собственной страны зарыты в землю в самое благополучное для экономики время. Без революции, стихийного бедствия или хоть внятной внешней угрозы… мировая история последней пары сотен лет не знает трагедий сравнимого масштаба.
— Мужчины горазды придумывать сложности, — вмешалась Александра. — Всего-то глупый капитан сгноил припасы команды в трюме, зато ловко замел следы: повернул корабль на скалы.
— Шлюпок хватило не всем… — закончил метафору девушки Бабель. — Какая вампука!
За столом установилась тишина. Благодаря Саше — ненадолго:
— Может музыку включишь? Ты обещал, как только будет электричество…
— С удовольствием, — обрадовался я смене темы.
Пристроил смартфон боком к солонке, чтобы все видели экранчик:
— Что-с слушать-с сегодня-с будем-с?
— Популярное… — не стал подыгрывать мне Бабель. — Показывай, что там у вас, в будущем, молодежь любит?
— Если публика желает…
Шутливое настроение выплеснулось в ролик Nosferatu от "Bloodbound". Сюрреалистическая картина сражающихся нечеловеческих армий, сопровождающая не музыку, но "адский скрежет, треск и вой", произвела ошеломляющее впечатление. Не удивление — страх, у Саши скорее ужас. Пришлось успокаивать — рассказывать про компьютерные игры, из тех, что с мечом и магией. Для лучшего понимания запустил шутер Strike Team, однако быстро понял — аудитория перегружена впечатлениями чуть более чем полностью.
Пришлось переобуться — включить свежий клип "Forever for now" за авторством Лауры Перголизи. Андрогинная внешность, одежда унисекс — но при этом шикарный голос и медленный, вполне подходящий для 30-х годов текст. После третьего прогона Саша начала подпевать "rush, rush, take me away" после пятого — у нее начало получаться лучше чем у самой исполнительницы. Вернуться бы в будущее, раздобыть новый альбом, а то и несколько. Сделать из любимой девушки самую популярную певицу мира! Но увы и ах — подобная музыка мне никогда не нравилась, поэтому оказалась на флешке совершенно случайно — поистине the last of its kind.
Оставаться в долгу Бабель не захотел. После краткого экскурса в буйную биографию Артюра Рембо — этот ушлый тип, оказывается, торговал в Абиссинии слоновыми бивнями, — принялся декламировать "Le Bateau ivre".[244] Причем на языке оригинала, настойчиво, легко, как бы окуная нас в причудливый слог и столь же причудливо льющийся поток образов и сравнений.
А потом Саша уснула, прямо на моем плече.
Кольцов разбудил нас ближе к обеду, синие круги под его глазами выдавали бессонную ночь. Продуктов притащил небогато — пару буханок еще горячего хлеба и курицу-физкультурницу. Лекарств, если не считать за таковые порошки аспирина и склянки с мазями, при нем не оказалось вовсе. К счастью, Александра оправилась, пусть далеко не полностью, с кашлем и слабостью, но уже несомненно. Не знаю точно, что помогло ей больше, тяжелейший нервный стресс, или мои последние, безнадежно просроченные антибиотики. И, честно говоря, не хочу знать; главное — результат.
