Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 92
После свидания во Львове следующий раз мы встретились с братом, и опять-таки на два дня, на Московском государственном совещании в августе 1917 года, на котором я был еще в военной форме. Сидели мы с ним рядом в зале Большого театра, в котором происходили заседания совещания, слушали интересные горячие речи ораторов и чувствовали всю безнадежность положения… На Театральной площади стояли десятки вагонов забастовавшего трамвая. Чувствовалось приближение катастрофы. Принимали мы с братом участие также в соединенном заседании бывших членов четырех Государственных дум, происходившем в здании нашей alma mater.
О жизни Павла Дмитриевича с момента этого нашего свидания в Москве и до следующей встречи уже на юге России я знаю лишь по его рассказам, так как, живя в это время в разных местах, мы с ним не виделись. В дополнение к тому, что он сам рассказывает в «Великой разрухе» о всем им пережитом в это время, приведу лишь выдержку из его очень характерного письма к графине С.В. Паниной по поводу отсутствия представителей К.-д. партии на открытии Учредительного собрания (5 января 1918 года). Письмо это было написано им из Петропавловской крепости 9 января 1918 года. Вот что он между прочим писал в своем письме:
«Пожалуйста, доведите до сведения Петроградского и Московского отделений ЦК, что единственный день, что мне действительно было неприятно быть на запоре, – это 5 января, потому что никто из К.-д. фракции не явился в Учредительное собрание, и я не мог восполнить этот пробел. 6-го на прогулке я сказал об этом А.И. и Ф.Ф. (Андрею Ивановичу Шингареву и Федору Федоровичу Кокошкину. – П. Д.), и они оба нашли также, что это была ошибка. По-моему, следовало бы по крайней мере 2 из петроградских и московских членов Учредительного собрания явиться и постараться от фракции прочесть краткую декларацию из 2 пунктов – по вопросу о суверенной власти Учредительного собрания и по вопросу о мире и восстановлении прочности союзов. Почему никто не явился? Бывают моменты, когда надо дерзать. Тем более что можно было предвидеть, что сессия будет краткая. Всего хорошего. До скорого (?) свидания».
Глава 3
Участие в белом движении и работа для Белой армии за границей
Во время борьбы Добровольческой армии с большевиками мне, заболевшему после войны довольно острой формой сердечной болезни, пришлось лечиться и спасаться от большевиков сначала в Ессентуках и Кисловодске, а затем в Сочи. За все это время мне удалось лишь два дня провести вместе с братом в Екатеринодаре во время пребывания там Ставки генерала Деникина. Павел Дмитриевич был в разгаре своей общественно-политической работы, направленной к поддержке населением армии. Все дни его уходили на писание газетных статей, на разные совещания, публичные заседания и лекции и на переговоры с отдельными лицами, как штатскими, так и военными. Небольшая убогая комнатка его, в которой на диване помещался обыкновенно еще кто-нибудь, была вся завалена кипами газет, листовок, гранок, афиш, карикатур. Все время дверь отворялась и беспрерывно чередовался ряд посетителей, между которыми были и его прежние столичные сотрудники и знакомые. Через день после моего пребывания в Екатеринодаре он должен был ехать на фронт с какой-то специальной миссией. Личные условия жизни Павла Дмитриевича в Екатеринодаре и Ростове были очень тяжелы. Вот что, вспоминая об этом времени, писала в своем письме ко мне от 28 ноября 1941 года из Нью-Йорка графиня С.В. Панина: «…а потом Юг, где он ходил в костюме, сшитом из дерюжного мешка, а сапоги свои шнуровал белыми тесемками. Я помню, как чернилами красила эти тесемки и вечно зашивала дыры его костюма и рубашек…»
В конце февраля 1920 года, уже будучи в Новороссийске, Павел Дмитриевич, как он об этом кратко пишет в своих воспоминаниях, вместе с профессором А.В. Маклецовым и другими создал общество формирования боевых отрядов. Цель общества – пополнение Добровольческой армии. Говоря о настроениях, царивших в Новороссийске перед эвакуацией, начальник так называемого Освага, то есть осведомительно-агитационного отдела Добровольческой армии, профессор К.Н. Соколов пишет в своей книге «Правление ген. Деникина» (стр. 355): «Проще всех смотрел на вещи и бодрее всех держался, конечно, князь П.Д. Долгоруков. У него было очень ясное и твердое решение, несмотря ни на что, идти до конца с Добровольческой армией».
В Феодосии, где брат прожил некоторое время после переезда в Крым, он составил для городской управы проект обращения последней к генералу Врангелю, о чем он пишет в «Великой разрухе», в котором управа говорила о необходимости связи населения с армией и выражала готовность оказывать ей всяческое содействие.
В последний раз в России встретились мы с Павлом Дмитриевичем уже в Севастополе, глубокой осенью 1920 года перед самой врангелевской эвакуацией. Я месяца полтора работал там в Союзе городов, развившем довольно широкую деятельность в привоенных гражданских учреждениях. Жили мы в неотапливаемом помещении морского аквариума, в котором и мыться можно было лишь проведенной туда морской водой. Приблизились последние дни Крыма. Царили неимоверная дороговизна, квартирная теснота, недоедание, очереди. И среди общего смятения планомерно подготовлялась по прозорливой мысли генерала Врангеля, отстаивавшего каждую пядь русской земли, удивительная эвакуация более 100 тысяч чинов армии и гражданского населения на 150 судах, русских и иностранных. Скудно продовольствовались мы в жалких столовых. Семья моя, вывезенная мною с большим трудом из Алушты за неделю до эвакуации, последние две ночи тоже провела со мной в сыром подвальном помещении аквариума, находившегося близ Графской пристани, что, при невозможности достать подводу, было очень важно. Ночью по нашим ногам бегали крысы и кого-то из нас укусили.
Это были дни эвакуационной суматохи, бесконечных верениц обозов к пристани в пять рядов с часовыми остановками, а в последние сутки с большими пожарами складов Красного Креста.
Пребывание моего брата в Севастополе, переезд в Константинополь, жизнь его там и потом в Белграде и Париже описаны в его воспоминаниях, и потому я ограничусь лишь описанием тех немногих отдельных черт или сцен из тогдашней его жизни, свидетелем которых я был и которые могут дополнить его очерк и оживить его образ.
В Константинополе он, очень стесненный в средствах, ютился в маленьких, убого меблированных комнатках узеньких греческих домов, довольно примитивных. Почему-то он часто менял квартиры. Обедал он в русских столовых, а ужинал обыкновенно овечьим сыром и оливками. Однажды он при мне стал было раскладывать привезенный им из России холщовый мешок с теплыми вещами, и из него посыпалась труха изъеденных молью вещей, так что все содержимое пришлось выбросить, по тогдашнему константинопольскому обычаю, прямо на улицу. Но, несмотря на свою бедную эмигрантскую и холостяцкую жизнь, он умел как-то уютно и интимно устраиваться в кругу своих товарищей по службе и по партии или старых московских друзей, а также в семейных домах новых знакомых. Не имея собственной семьи, он родственно относился к моей и, чем мог, материально помогал нам, главным образом обмундированием, получаемым в Константинополе от американцев, а позже из Парижа ношеным платьем некоторых лучше устроившихся наших знакомых и родственников. В Константинополе он баловал моих малолетних детей, угощая их тамошними чудными фруктами и дешевыми восточными сластями. В тогдашнем дореформенном и еще неевропеизированном Константинополе и его окрестностях он отдал дань своим туристическим наклонностям. К этому периоду его жизни относится и прекрасный, очень похожий, написанный женой хирурга И.П. Алексинского Алексинской-Лукиной пастельный портрет брата с трубкой во рту, в коричневой холщовой куртке, кажется выданной американским Красным Крестом, и с бурцевским «Общим делом» в руках. В Константинополе брат продолжал свою гражданскую работу при врангелевской армии и вместе с тем работал в Союзе городов в его культурно-просветительном отделе в городе, в лагерях и на островах. В обеих этих отраслях нам пришлось тогда работать вместе. В это время генерал Врангель, после удачно проведенной эвакуации армии, стремился посредством крупных военных лагерей в Галлиполи, на Лемносе и в Чаталдже сохранить дух армии и оградить ее чинов от хаотического распыления с угрозой для них подвергнуться нужде и опусканию, а с другой стороны, подготовлял план группового расселения с трудовыми и учебными целями. И то и другое ему удалось успешно осуществить. Работа была живая и интересная, но соединенная с многими осложнениями и огорчениями как со стороны не вполне нас понимавших и не всегда к нам дружелюбных иностранцев, так и внутри самой эмиграции. В ней развивалась тогда столь вредная и беспочвенная политическая дифференциация с групповыми препирательствами. Брат мой, неизменный и ярый сторонник идеи единения эмиграции, всеми силами боролся с этим разбродом, впоследствии столь повредившим достоинству и престижу эмиграции, а может быть, и некоторым ее возможным практическим достижениям. В Константинополе у русских еще живо было чувство только что покинутой родины, не остыл еще пыл недавней борьбы с большевиками, и налицо были остатки армии и олицетворяемой ею государственности. А потому возможна была коалиционная работа в таких организациях, как Политический объединенный комитет (так называемый ПОК) и Центральный объединенный комитет (так называемый ЦОК). Последний состоял из представителей Земского союза, Союза городов и российского Красного Креста, занимавшихся просветительной и благотворительной помощью русскому беженству. Благодаря авторитету этого объединения русским в Константинополе и его окрестностях удавалось получать большую и организованную помощь от французов и, главным образом, от американцев. Но уже в Константинополе стал чувствоваться парижский крен части эмиграции налево, а в Белграде направо. И уже там стали проявляться некоторые признаки обыкновенного для всех эмиграции превращения политической эмиграции в обывательскую массу со стремлением к самоустроению по преимуществу и с забвением единого на потребу. И очень может быть, что уже тогда в душу брата начало болезненно проникать разочарование в эмиграции, этом, казалось по идее, наследнике Белого движения.
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 92
