Врачи же, лечившие Ленина, попросту говоря, бессовестно шаманили возле безнадежного, драли за свои визиты золотом и уезжали. Сталин давал их рецепты на проверку кремлевским эскулапам, и те воздевали возмущенные руки: да разве этим и так надо лечить!
В конце концов и они Старика не спасли, и, наверное, именно с тех пор Сталин начал отказываться от врачебных услуг, всегда противопоставляя этой лечебной чвани свое сухое и сдержанное внимание, не более. А за глаза часто крыл врачей матом и раз навсегда принял решение отказываться от врачей и их услуг. Он привык обходиться без них, в крайнем случае выслушивал их консультации, брал рецепты или лекарства и, не применяя, тщательно проверял по справочникам, отмечая и лечебные эффекты, и дозировку, и побочные противопоказания. Лекарства же, принесенные врачами, он попросту выбрасывал в унитазы. И никто из профессоров, надутых спесью всезнания, и представить не мог, что вождь, к которому их, Виноградова, Бакулева, Лукомского, Кулинича и других, вызывали изредка, медицину, особенно фармакопею, знает на уровне хорошего фельдшера, а толстые книги-справочники по лекарствам и болезням испещрены его пометками.
Личные аптечки хранились в его сейфах в Кремле, на дачах в Кунцеве, Липках, Семеновском, Зубалове. С собой Сталин всегда носил металлическую трубочку с валидолом, аспирин и стрептоцид. Стрептоцидом (тогда еще красным) он лечил горло. Это была напасть еще со времен ссылок. Горло часто подводило его, затяжная хроническая ангина доставала его постоянно, стоило лишь простудиться, поесть холодного. Сталин, например, никогда не ел мороженого и почти не пил пива (теплое не попьешь, а холодное — тем более) и вслух завидовал толстяку Жданову, для которого ледяное пиво подавали всегда, и он готов был пить его ящиками, впрочем, и от водки он не отказывался.
Вообще же лекарства, каким Сталин доверял, были просты и немногочисленны, после войны он добавил к ним пенициллин (с осторожностью!) и сульфидин.
Лекарства покупались так: внезапно и в любой день, чаще зимой, вождь приказывал подать обыкновенную машину «эмку» и, одетый в темносерое, почти черное пальто и зимнюю черную ушанку с опущенными ушами (уши не терпели холода, так как были многократно обморожены), выезжал в город в сопровождении двух таких же непредставительных машин. Выезжали через Боровицкие ворота и останавливались у самых разных рядовых аптек. Сталин, сутулясь, кутаясь в длинное пальто, в шапке, в подшитых валенках, медленно входил в аптеку в сопровождении Валечки, тоже одетой по-зимнему, по-бабьи: шаль, шубка с меховым крашеным воротником, опрятные валеночки-пимы. И не диво: Сталина в таком наряде никто ни разу не узнал, ни разу не обратили внимания на приземистого, невзрачного какого-то старика татарина. Да и кто знал в народе про его щербатое лицо, сохнущую руку, серые усы? На портретах он был представлен черноусым красавцем без возраста, и воображение угадывало в нем высокого, представительного мужчину. И вот — старик-пенсионер скромно стоял в уголке, а внучка покупала лекарства.
Впрочем, москвичи — нелюбопытное племя, наглухо погруженное в свои заботы и в свое московское неистребимое чванство «Стаит… тут какой-то… старикашка…» Пожалуй, Сталин даже любил такие выезды в народ, и унижение невольное, паче гордости, тешило его.
В конце концов он стал ездить и с одной охраняющей машиной, а охранникам запретил входить в аптеки. Так он получал надежные лекарства, которым доверял без опасения быть отравленным. Ведомства, созданные при Ягоде и усовершенствованные при Ежове и Берии, были, конечно, известны ему своими приемами, но теперь они совершенно оправдывались любыми вскрытиями: тромб, инсульт, инфаркт. Что поделаешь?
О поездках Сталина не всегда знал и сам Берия. Знали только Валечка, шофера да молчаливая личная охрана и Власик. Молчание же охраны окупалось не зарплатой, но жизнью и судьбой. Об этом и до сих пор помнят немногие оставшиеся.
На свои болезни и немощи Сталин особо не жаловался, хотя и сетовал подчас, но, бывало, и притворно, перед обслугой. Единственный человек при нем знал все. Это Валечка Истрина, превратившаяся с годами в превосходную медсестру, сиделку, фармацевта, вдобавок к прежним обязанностям подавальщицы и вообще домохозяйки.
Уже после войны часть обязанностей Валечки передали уборщице и кастелянше Матрене Петровне Бутузовой, женщине простой, исполнительной и услужливой. Но Валечка осталась и «кормилицей», и утешительницей, и советчицей, и лечащей сестрой. Она умела все.
А осенью 47-го был такой случай. Сталин, ходивший теперь в ботинках, провалился на дальней даче в Семеновском в снеговую лужу. К вечеру, вернувшись в Кунцево, занедужил. И опять это горло! На сей раз не помогали ни полоскания, ни стрептоцид, ни даже хваленый пенициллин, которому тогда только что не молились. Горло уже через два дня болело резко, колюче. Сталин кашлял, глаза отекли, шею раздуло. И в Кунцево явились все кремлевские светила медицины. После осмотра состоялся немедленный консилиум: диагноз и прогноз были самыми неутешительными — острая флегмонозная и даже с начавшимися осложнениями ангина. Профессора объявили о немедленном переводе пациента в стационар — в кремлевскую больницу.
— В болныцу… нэ поэду… Лэчитэ здес… И чьтоб ныкакых уколов…
— Товарищ Сталин… Здесь нет необходимого оборудования… Нет ничего… э-э… на случай… э… осложнений… — заявил Виноградов. — Положение, не скрою, очень серьезное… Очень… Учитывая и ваш… э-э… возраст… — опрометчиво брякнул он, чем и вывел больного, раздраженного Сталина из себя окончательно:
— Чьто за возраст? Пры чем тут возраст? Ви лэчытэ… Лэчитэ! И ныкуда я… нэ поэду… Всо!
Однако и лечение комбинацией сульфамидов и пенициллина не слишком помогало.
Утром после умывания Сталин открыл рот перед ручным зеркалом и увидел, что уже половину багрового зева затянула беловато-розовая страшная пелена. И, может быть, впервые вождь испугался за свое здоровье, к которому относился скорее легкомысленно. Ведь не помогали как будто испытанные, проверенные им по справочникам средства.
А лечь в «кремлевку» — отдать себя в руки врачей Берии: все же они были на строгом учете ТАМ, на его Лубянке.
День он промаялся. Полоскал горло. Глотал таблетки, сам увеличив дозу до предела, работал, пытаясь отвлечься, а горло все болело, и уже трудно стало говорить, дышать. Нелепой смерти Сталин всегда боялся. Чего нелепее для вождя умереть от ангины, гриппа, воспаления легких! Чего нелепее всякие дурацкие случаи! Чего нелепее, допустим, утонуть, задохнуться во время выпивки — знал он и такие примеры.
Быть убитым врагами в бою или даже так, как Киров, было не страшно. Боялся он лишь нелепой или подстроенной гибели. И боялся до холодного, липкого пота. В голову лезли исторические примеры. Вот и Александр Македонский умер, кажется, от дифтерии, зараженный магами не то жрецами? А от чего умер внезапно Александр I?
За ужином прислуживающая Валечка с тревогой вгляделась в бело-бледное лицо вождя и заботливо спросила:
— Иосиф Виссарионович! Вам лучше?
— Хуже! — кратко отозвался он, с трудом глотая чай. — Сав-сэм плохо… Жяль памырат… тэбя оставлят…
