Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 94
Трудно, однако, отрицать, что многие опричники являлись ярко выраженными пассионарными личностями, включая и самую одиозную фигуру среди них — Малюту Скуратова (Григория Лукьяновича Скуратова-Бельского). Казалось бы, типичный пример негативного проявления пассионарности. Впрочем, не все так однозначно: опричники, какими бы они ни были на самом деле, стали той практической силой, на которую царь опирался в борьбе за укрепление Московского государства и искоренение боярской измены (реальной, а не придуманной). Из опричной дружины Иван Грозный пытался сделать настоящий военизированный монашеский орден по типу тех, что создавались и успешно функционировали на стыке Средних веков и Нового времени.
Хотя опричнина как институт была уничтожена, она не могла не оставить последствий. Большинство людей, бывших опричниками, уцелели. Кто-то из них был поверстан уже без всяких привилегий в служилое дворянство, кто-то пошел в монахи, кто-то — в приказы. И при этом бы опричники оставались самими собой: сохранив головы, они чувствовали и думали точно так же, как и до ликвидации опричнины. Кроме того, многие бояре, связанные так или иначе с опричниками, остались при дворе и у власти (одним из таких бояр был Борис Федорович Годунов, в 1598 году ставший царем).
Чтобы разобраться в событиях Смутного времени, Гумилёв предлагал опуститься с высоких уровней этнической иерархии (суперэтнического и этнического) на уровень субэтнический, определяющий внутреннюю структуру этноса. Субэтносы есть в любом этносе. Например, сторонники Болотникова по отношению к полякам, татарам, немцам считали себя русскими, но, не считая себя москвичами, говорили: «Нет, мы не москвичи, мы севрюки!» То же самое утверждали рязанцы и донцы. Когда же обнаружилась слабость центрального правительства, этого естественно ощущаемого противопоставления оказалось достаточно, чтобы периферийные субэтносы начали претендовать на лидирующее положение в русском этносе и российском суперэтносе. Именно схватка за власть между представителями разных субэтносов севера и юга страны, находящейся в акматической фазе этногенеза, и вызвала первую русскую Смуту, связанную с именем Лжедмитрия I.
Первый самозванец так и остался в народной памяти Гришкой-расстригой (второй, как известно, получил прозвание Тушинского вора). Недолгое (по счастью!) царствование Лжедмитрия I ознаменовалось безудержным разграблением и без того давно уже опустошенной России и поразительным личным распутством царя-самозванца. Мало чем отличался от своего предшественника и Лжедмитрий II. Ноосферная ситуация в России характеризовалась в это время крайней хаотичностью и непредсказуемостью. Были, однако, и обнадеживающие факты. Ярким примером явилась пассионарная личность молодого князя и царского племянника Михаила Васильевича Скопина-Шуйского (1587—1610). Талантливый и не по годам одаренный полководец быстро стал всенародным любимцем, о нем при жизни складывали песни. Именно 20-летний Скопин-Шуйский разгромил крестьянскую армию Ивана Болотникова под Москвой. Затем — отряды Тушинского вора в северных областях и отогнал их от Вологды и Великого Устюга назад в Тушинский лагерь, попутно гетмана Сапегу, осаждавшего Троице-Сергиеву лавру. У интервентов сдали нервы, они сняли осаду с Москвы и бежали в Калугу, где Лжедмитрия II вскоре убили его же сподвижники.
* * *
На примере освободительной борьбы русского народа против польско-шведской интервенции Гумилёв попытался раскрыть механизм «работы» пассионарности в общем процессе этногенеза. Не следует думать, что пассионарный человек обязательно стоит на высоких ступенях социальной иерархии и его имя остается в истории. Те же выборные люди, которые поддерживали Кузьму Минина, были пассионариями. Но имен многих из них мы не знаем, поскольку они были не «вождями масс», а частью народа; не возглавляли, а скорее «раскачивали» людей, побуждали их к действию. Именно такие безымянные пассионарии представляют собой самый важный элемент в этногенезе. Действуя не столько силой, сколько личным примером, воодушевлением, а не подчинением, они являют окружающим новые стереотипы поведения, понуждают массу людей выполнять совершенно необходимую, насущную работу.
Именно эти «безымянные» пассионарии, заставляя соотечественников забывать лень и трусость, обеспечивали жизнь им, их семьям и потомству. Действовали они часто не столько жестоко, сколько жестко, но ведь каждому не объяснишь, что ему выгодно, чтобы Россия существовала независимо и не превращалась в колонию Польши и Швеции. Дискуссии же — дело длительное, дорогое и бесперспективное: всех не переспоришь. Кроме того, всегда предпочтительнее не спорить, а действовать. Но действовать можно лишь тогда, когда пассионарность системы после достижения максимума начинает падать, что позволяет хоть как-то организовать людей.
Между тем русские бояре продолжали еще глубже загонять под лед и топить великую Россию. После свержения в июле 1610 года своего собственного ставленника — царя Василия Шуйского, отправленного в плен к полякам, — власть в стране перешла в руки Государственного совета, состоявшего из семи наиболее авторитетных членов Боярской думы. Этот формально вполне «демократический» орган получил в истории название Семибоярщины. Одной из первых же акций этого якобы российского правительства было самое что ни на есть антироссийское решение, а именно — не избирать более никогда на российский престол представителей русских родов. Именно Семибоярщина заключила с польской шляхтой договор, признававший новым русским царем Владислава — юного сына польского короля. Все, как говорится, по закону. Только российская государственная независимость от такого «законодательного творчества» боярских радетелей чуть было не испарилась навсегда. Кроме того, ориентация на Польшу пришлась не по душе другому воинственному соседу России — Швеции. Католическая Польша и протестантская Швеция считались непримиримыми врагами, отчего любой союзник Польши автоматически становился врагом Швеции. И когда Россия призвала на трон польского королевича, Швеция посчитала это прямой угрозой и вызовом и немедленно приступила к оккупации сопредельных русских территорий, в результате чего был захвачен — ни больше ни меньше — Великий Новгород.
Наступил полный хаос. Централизованное управление было полностью утрачено. Семибоярщина не имела ни авторитета, ни военной силы, ни рычагов управления. Никто никому не подчинялся. Польские жолнеры заняли Москву, захватили Кремль и диктовали свои условия. Однако, слава Богу, на Руси, помимо бояр, был еще и народ. Повсюду началось сопротивление оккупантам — поначалу стихийное, оно быстро выдвинуло из своей среды способных организаторов. На первых порах тон задавали сразу три вожака: рязанский воевода Прокопий Ляпунов, князь Дмитрий Трубецкой и казачий атаман Иван Заруцкий. Они договорились о совместных действиях, образовали военно-политический триумвират и привели к Москве первое ополчение. Единение трех руководителей сопротивления оказалось недолгим: казаки, подученные Заруцким, заманили Ляпунова в свою ставку, зарубили его саблями и попытались единолично возглавить русское воинство. Первое ополчение немедленно распалось, ибо казаки вместо борьбы с интервентами принялись по привычке грабить местное население и сводить счеты с дворянами — сподвижниками убитого Ляпунова.
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 94
