Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 107
Из организации культовых групп возникло новое представление об идее родства. Пока семья оставалась неразделимой, она смешивалась с идеей о единосущности. Но среди знатных лиц, имеющих право совершать обряды культа предков, организуемые в Храме предков трапезы случаются чаще и обладают большим весом, чем совместные пиршества, собирающие всех обладателей одного и того же имени. Создаваемое жертвенным сотрапезничеством родство выглядит более прочным среди лиц, чаще других пирующих сообща. И в самом деле, среди знати наряду с существованием четырех культовых сообществ (помимо большого «цзуна») имеются также четыре степени траура, позволяющие оценивать побочное родство. Родство тем слабее и траурные обязанности тем легче, чем реже побочные родственники, образующие более широкое культовое сообщество, общаются между собой в Храме предков. Хотя узы родства все еще определяются принадлежностью к одной группе, они начинают выглядеть проистекающими из связей соседства, потому что изменяются в зависимости именно от него. Но жертвенные собрания в Храме предков еще отличаются и иным характером от эгалитарных пиршеств неделимой семьи. В своем качестве служителя культа глава каждого культового сообщества играет роль первого плана. Именно через его посредство члены культового сообщества общаются с предками и общаются между собой. Похоже, что предшествующее общению жертвоприношение помогает концентрации у главы группы добродетели, которую в дальнейшем он старается распространять среди других ее членов. Эта добродетель не отличается от сущности семейного начала, но у вождя, являющегося центром культа, вроде бы приобретает высший характер и даже что-то возвышенное. Когда от вождя она переходит к другим членам сообщества, то приносит с собой нечто большее, чем простой принцип единосущности; распределяемая им вместе с жертвенным мясом благодать («фу») передается другим участникам группы как часть его престижа, его доля власти, могущества. Никто не воображает, что добродетель, которую он ощущает возросшей, могла бы проистекать не из него самого и бить в нем ключом, как и в каждом из его близких: он видит в этом как бы возрождение высшего источника власти, вызвать который к жизни способен только служитель культа. Именно этот служитель выглядит творцом принципа родства, связывающего между собой членов семейного сообщества. Хотя семейные узы и заставляют по-прежнему предполагать существование между сородичами единосущности, более решительно они вызывают мысль о принципе престижа, которому приписываются творческая действенность и трансцендентность. За главой культа признается своего рода высшая позиция, обязывающая носить по нему траур высшего уровня. Творцами родства начинают признаваться выделяемые из всего круга сородичей родственники по восходящей линии и перворожденные. Более глубокие и поддающиеся анализу представления, взаимосвязанные идеи о домашнем могуществе и родственной близости оттесняют более смутное чувство о сущностной тождественности.
Однако пока сохраняется феодальный уклад, понятия о домашнем могуществе и родстве не переплетаются так тесно для того, чтобы возникла идея об отцовской власти. Право возглавлять культовое сообщество образует своего рода право совершения жертвоприношений, которое, будучи передано князем, наследуется целиком, безраздельно и в силу первородства. Младший в семье не способен обладать этим правом, во всяком случае при жизни. Если любой отец, даже младший по рождению, имеет право на то, чтобы все его сыновья справляли по нему траур самой высокой степени, то потому, что смерть превращает его в предка, культ которого будет почитаться сообществом братьев. Но младший, который видит смерть своего старшего сына, лишен права оплакивать его с почестями, которыми окружают, будучи главой культа, своего вероятного наследника. На самом деле, младший не может выделить из круга своих племянников даже старшего из сыновей. Эти правила показывают, что в основе иерархии, характеризующей знатную семью, находится задача установления культа предков, а не вытекающая из факта отцовства естественная власть. Они также свидетельствуют о силе сопротивления старой нераздельной организации. Хотя у ритуальных корпораций есть вожди, хотя родство, похоже, проистекает из общности подчинения этому вождю, принцип нераздельности продолжает сохранять свое могущество. В частности, все средства, находящиеся в распоряжении братской корпорации (группы «тун цай»), в принципе являются общими («тун»). Правилом служит обычай, в силу которого, если у младшего брата есть избыток, он отдает излишки старшему брату. Тот, в свою очередь, должен поддерживать братьев, средства которых недостаточны. Таким же образом обязанность и право опеки принадлежат всей братской корпорации целиком, нераздельно: никто, пока у него есть кузены, не может сам стать опекуном постороннего. Преобладание прав сообщества ограничивает власть главы культа: если у главы культовой корпорации нет потомства, он может и обязан усыновить наследника, но даже при такой обязательности усыновления лишен свободы в этом деле. Выбор наследника отнюдь не оставляется на его усмотрение, но навязывается всемогущими установлениями: он обязан выбирать его в самой близкой культовой группе.
Подобно публичному праву феодальной эпохи, домашнее право феодальных времен остается правом переходным, оно дурно очерчено и зыбко. Даже в господских семействах правила наследования колеблются. Принцип майората часто оспаривается. Далеко не всегда он оказывается сильнее принципа братского наследования. Выбор наследника зачастую предопределен вмешательством сородичей или вассалов: те же основывают свое предпочтение на конфликтующих нормах. К примеру, случается, что наследство попадает к старшему сыну, представителю старшей линии в семействе, лишь после того, как будет принадлежать целому ряду младших братьев отца или даже несовершеннолетнему среди них. Случается также, что среди сыновей наследником оказывается не тот, кто имеет право обладать титулом старшего: выбор падает на того, чья мать пользуется наибольшим престижем. На каждом шагу в летописях встречаются факты, свидетельствующие об устойчивости обычаев, опирающихся на древнее начало единоутробности. Описанная в обрядовых сборниках семейная организация выглядит, скорее, правовым идеалом, чем реальной действительностью. Патриархальные учреждения нашли в феодальной среде благодатную почву. Правда, они реализовались только наполовину, однако же достаточно для того, чтобы юридическая мысль, работающая на основании свойственных культовым корпорациям норм, сумела извлечь из них основы домашнего права, которые после исчезновения феодальной знати должны были стать обязательными если и не для всей китайской нации, то в любом случае для всех высших классов общества. Тем не менее, похоже, что еще с феодальных времен окончательно укоренилось представление о том, что вытекающее из культовой корпорации родство предполагает узы зависимости от вождя культа. Эта мысль представляет основу той власти, что выпадает отцу семейства.
Отеческая власть
Власть отца семейства проистекает из особого источника: свое право главенствовать он получает не в силу своего отцовства, но потому, что сын, а точнее, старший сын видит в нем будущего предка. Предназначенный возглавить отцовский культ и в силу этого обладающий властью над своими младшими сородичами, он еще при жизни отца занят тем, что вскармливает в нем святость, готовящую того к судьбе предка. Он дает ему возможность жить, словно знатному лицу, относясь к нему будто к вождю, окружая отца почестями, которые наделяют его достоинством знатной особы. Если угодно, он готовится к тому, чтобы стать его жрецом, пока что оставаясь верным вассалом. Жизнь старшего сына, а по правде говоря, у отца всегда есть только один сын, у которого имеются братья, целиком уходит на то, чтобы в результате длительных усилий сродниться с отцом. Добиться такого породнения тем труднее, что в силу пережитков материнского права сын и отец одержимы разными гениями. Близость между ними – вещь невозможная: их дощечки никогда не будут лежать вместе; напротив, в Храме предков они всегда будут по разные стороны. Но именно в силу отсутствия родственных связей сын может оказаться в зависимости от отца, а отец приобретает поистине княжескую власть. Определяя отцовскую власть, китайцы говорят об отце, как если бы говорили о государе, отмечая, что он «цзунь», почтенный, и должен быть строг, держаться на расстоянии, «янь», подобен «Небу», что он приказывает сыну, как Ян приказывает Инь. Сын держится перед отцом, как вассал перед вождем, и – ничто лучше не обнажает феодальные корни отеческой власти – все обряды, в течение которых сын приближается к отцу, все обряды, которыми создается агнатическое родство, ни в чем не отличаются от тех, которыми скрепляется вассальная зависимость.
Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 107
