– Вы нашли что-нибудь?
Глупый вопрос.
– Можно сказать и так, – таинственно ответил он. – И добавлю даже: нет ничего столь же занимательного, как документы, которые я в данный момент держу перед глазами.
– И что же это?
– Акт об усыновлении Дэвида в регистре Дирекции департамента Иль-э-Вилэн[3]по социальным и санитарным делам.
Ему доставляло почти садистское удовольствие открывать свои разоблачения одно за другим.
– И что? – без обиняков сказала я.
– Как мы уже знаем, он родился 5 января 1969 года. 28 января 1976 года его усыновили Андре и Гортензия Барле. Тогда ему было семь лет.
– Хорошо… Но, как вы сами сказали, мы уже все это знаем.
В телефонной рубке я услышала шелест переворачиваемой страницы, без сомнения, широкой и тяжелой, которая должна принадлежать увесистому реестру.
– 11 марта 1972 года, пожив некоторое время в «гостевых» семьях, Дэвид переехал в Сен Броладр.
– А есть сведения, как он там оказался?
– Нет. Об обстоятельствах смерти его родителей ничего не написано. Зато есть их фамилия.
– Фамилия? – взвизгнула я от нетерпения.
– Если верить записи в реестре, то их фамилия должна быть Лебурде. Это фамилия, которую Дэвид носил до усыновления.
Я прыжком вскочила с кровати, словно в меня ударила молния. Я знаю эту фамилию! Я знаю ее… но не могу вспомнить, откуда. Почему же она до боли знакомо звучит в ушах?
Я отчаянно обшаривала глазами темноту, заполнившую комнату, будто элемент интерьера смог бы натолкнуть меня на нужное воспоминание. Но в голову ничего не приходило.
– Лебурде? – повторила я наконец в сомнении.
– Да. А что, вам знакома эта фамилия?
– Я… я не знаю. Не уверена.
В телефонной трубке я услышала вздох.
– Эта фамилия вам о чем-то говорит, но вы не можете вспомнить, где ее слышали? Я ошибаюсь?
– Нет, не ошибаетесь. Именно так.
– Если это вам поможет, то знайте, что более восьмидесяти процентов наших воспоминаний принадлежит зрительной памяти. Таким образом, когда у вас не получается что-то вспомнить, проверьте все письменные источники, которые были у вас перед глазами в последнее время. Журналы, книги, рекламные буклеты, реклама по телевизору…
Многими качествами, а в особенности своей находчивостью, Маршадо напоминал мне моего усатого преподавателя Алена Бэрнардирни из Центра подготовки и переподготовки журналистов[4]. Мне стало интересно, знакомы ли они друг с другом. Наверняка пересекались несколько раз, мир печатной прессы очень тесен.
Пытаясь применить его мнемотехнический прием[5], я мысленно пробегала глазами по всем недавно виденным мною письменным источникам. Даже пыталась вспомнить рекламные буклеты, которые могла бы держать в руках или меню в пляжном кафе в Динаре.
– Это может быть даже что-то незначительное вроде рекламных щитов, табличек с названиями улиц, фамилии или адреса на конвертах, – продолжил он, пытаясь вдохновить меня.
– Письма! – тихо прошептала я.
– Письма? Какие письма?
– В «Отеле де Шарм»… была одна женщина, которая постоянно получала письма. Исиам, курьер, несколько раз по ошибке приносил мне их с почтой.
– Кто она, эта женщина?
– Не знаю. Но теперь я вспомнила ее имя. Женщину звали Эмили Лебурде.
– Эмили Лебурде, – повторил он вслед за мной. – Это не может быть совпадением. Фамилия-то не такая уж распространенная.
Мало-помалу мозаика начала складываться в единое целое. В моей памяти промелькнула белозубая улыбка Исиама в момент, когда он протягивал мне огромный конверт из крафт-бумаги, толстый от писем, которые в нем лежали, затем мое смущение, когда я поняла, что письма адресованы не мне. За те два раза, когда по ошибке мне доставляли эти конверты, я запомнила фамилию адресата. Эмили Лебурде. На одном из конвертов – как я сейчас вспоминаю – был уточнен юридический статус отеля: УАО[6]«Ле Шарм». Я уточнила эту деталь у Маршадо, который тут же извлек из нее пользу.
– Они не просто так указали юридический статус. Кто бы это ни был, он очень тесно связан со схемами организации предприятий. А у вашего Исиама нет идей насчет того, кем было послано это письмо?
– Нет. Он сказал, что ни разу не видел этого человека. Но в первый раз, когда Исиам по ошибке принес мне почту, он порылся в ящике для корреспонденции, за стойкой ресепшена.
– То есть там есть что-то вроде почтового ящика, – задумчиво произнес Маршадо. – Это навело меня на мысль.
– Какую же?
– Думаю, нам нужно провести как можно более полную и точную инвентаризацию недвижимости семьи Барле: кто чем владеет, в каких частях, кто от кого получил наследство…
– Учитывая размер их владений, это непростая задача.
– Вы правы. Но что-то мне подсказывает, что нужно копать с этой стороны. Смотрите: если Дэвид унаследовал Особняк Мадемуазель Марс, а не наоборот, то мы этих знаменитых видео не видели.
Перспектива казалась мне туманной, но я не могла ее опровергнуть и решила довериться интуиции бывалого журналиста.
– Да, я с вами согласен, – продолжил Маршадо, не переведя дыхание, возбужденный, как запыхавшаяся охотничья собака. – Конечно, нам предстоит столкнуться с очень малопонятными делами. Будет трудно заполучить общую картину.
– Почему вы так говорите?
– Потому что известное нам дело доказывает, что Барле имеют привычку к финансовым фокусам вроде дутых офшорных фирм.
То, насколько глубоко он погрузился в темные пучины империи Барле, служило свидетельством его готовности сорвать все завесы.
– Вы сказали все же, что самое интересное так и не нашли. Что вы имели в виду?
– Ну да, – вздохнул он с легкой улыбкой. – Отгадайте, чье дело я так и не нашел в реестре?
– Авроры?
– Именно. Авроры Дельбар. Для реестра департамента Иль-э-Вилэн ее не существует.
