И он пришел поделиться с другом Ильей своими сомнениями.
— Ты мог бы убить человека? — спросил он его напрямик.
— Нет, — просто и твердо ответил Илья.
— Ты погоди, не торопись. Неужели не смог бы? А на войне?
Илья стал думать серьезнее над вопросом Бориса.
— Да, — сказал он. — Не все так просто. На войне мог бы… Если на меня нападут бандиты и я вынужден буду защищаться… На дуэли, если бы они были… Ну, в состоянии аффекта еще.
— Это как?
— Допустим, при мне водитель сбил моего ребенка. Лихачил и сбил. Я не уверен, что не придушу его на месте. Потом пожалею, но в этот момент придушу.
— Если догонишь, — пошутил Борис.
— А ты что такой озабоченный? Давно не видел в твоих глазах такой работы мысли! — парировал Илья. — Или убить кого-то хочешь?
Борис не ответил. Он думал. На войне… А разве сейчас не говорят о войне с криминалом? Защищаться… А разве он не защищает свою любовь и свою будущую Жену? На дуэли? А разве это не дуэль грубой силы и его утонченного интеллекта? Кто даст Нинке больше в смысле душевных ценностей, База или он?.. В состоянии аффекта, ребенок… А разве не из-за будущих своих детей он идет на это?
И он ушел от Ильи успокоенный и утвердившийся в своих планах.
Но сказал Нинке, что нужно порепетировать.
— Зачем? И так все просто и ясно.
— Мне это психологически необходимо.
— А-а-а… А что, прямо там?
— Я разве похож на дурака? В другом месте. И ты даже не будешь задействована.
— Тогда ладно.
В тот же день Берков забрел скучающей походкой в подвальчик — магазин секонд-хенд, где вещи продавались на вес. Прошелся. Увидел на вешалке мешковатое пальто мышиного цвета.
— Хорошо на дачу ездить весной! — обратился он к продавщице.
Та не прореагировала.
— И в этом шапо! — углядел он заодно невообразимый малахай цвета хаки. — И в этих вот бахилах!
И купил все это за мизерную цену.
Вышел и подумал: вот, уже ошибки! Кому какое дело, зачем ты покупаешь это барахло? Ты будто оправдываешься, но перед кем? Надо тихо-незаметно купить и смыться. Никто не обратит внимания. Там ведь не только бедные одежду покупают, он знает даму из полусвета, которая, ухватив за копейки какое-нибудь кожаное платье с осыпавшимся стеклярусом и заплаткой на вороте, делает из этого такой наряд, что все только и спрашивают, от Кардена или от Версаче!
Под вечер выехал на окраину города, на отдаленный пустырь. Приготовленная одежда нищего лежала в багажнике.
Он вышел из машины и хлопнул себя по лбу: зачем в багажнике? Вот, вышел, привлек к себе внимание!
Взял мешок, огляделся. Никого.
В машине с отвращением переоделся.
Вышел, отошел от машины, стал бродить по пустырю, помахивая мешком, в котором был кирпич.
Он бродил так довольно долго, вживаясь в роль нищего, и даже подобрал пустую бутылку.
Внезапно его ослепил резкий свет.
— Ты что тут делаешь? — спросил грубый голос. — Онищенко, убери дальний, а то он ослеп!
Свет стал поменьше, Борис огляделся.
Двое милиционеров стояли пред ним, за ними стояла милицейская патрульная машина. Что ей здесь понадобилось?
— Что у вас? — хрипло спросила вдруг рация одного из милиционеров, и он сообщил:
— Да едем мимо с поста, тут пустырь на Фоняковке, какой-то человек бродит. Зачем бродит, чего бродит? По виду бомж. И машина пустая неподалечку стоит.
— Выясните и доложите! И насчет человека, и насчет машины, — прохрипел голос.
— Ладно… Что у вас в сумочке, что делаем тут? — спросил милиционер Бориса.
— Да я… Как бы погулять… Вышел из машины в специальной одежде, вот, видите, чтобы не запачкаться.
— Что в сумочке?! — уже строже спросил милиционер.
Борис вывалил содержимое сумочки.
Казалось, он смотрел на грязный кирпич и бутылку с не меньшим изумлением, чем милиционеры. Но, в отличие от них, он лихорадочно думал.
И — придумал!
— Понимаете, я занимаюсь наукой, — сказал он сугубо интеллигентным голосом. — Бутылка — резонатор. А кирпич ударяет, и я узнаю разницу звуков при разнице температур и в зависимости от местности. И вот я приехал сюда.
Это была такая чушь, что милиционеры просто онемели.
— Пошли к машине, — наконец приказали они.
В машине Борис достал документы, милиционеры вертели и так, и так, сверяли с лицом Бориса. Там, между прочим, был, хоть и просроченный, читательский билет университетской научной библиотеки.
— Вроде все нормально. А зачем одежду свою снял?
— Я же говорю, в поле грязно, снег грязный сейчас, вы же видели… Весна скоро!
— Слушай, скажи честно, ты псих?
Бориса осенило.
— Если я лежал когда-то в неврологическом диспансере!.. — начал он гневно, с подвизгом, но милиционеры даже не стали слушать.
— Ясно! — сказали они. — Садись в машину и езжай тихо-тихо туда же.
— Куда?
— В диспансер, псих! — заржали милиционеры и укатили с легкой душой, ибо нет для милиционера страшнее и мучительнее чувства, чем недоумение.
Борис же чуть волосы на себе не рвал. Таким идиотом проявить себя! Мешочек с бутылкой и кирпичом! Резонанс! Научные изыскания! Хорошо хоть догадался психом себя объявить.
Но они ведь теперь запомнили его. Человек в одежде нищего с кирпичом! Они узнают его, если…
Если поймают.
А ведь надо еще поймать!
И кто будет ловить за убийство бандита? Зачем? Чтобы наградить?
Успокоенный, Борис решил довести дело до конца: поехал к реке, но не на Акатырь, а на место более близкое и безымянное, там такой холм нависает, вот под этим холмом.
Он приехал, быстро развел костерок, собрал вещи в мешок (и даже постылую бутылку — туда же!), облил бензином, поджег.
Слава богу, эта часть мероприятия прошла без сучка и задоринки. Правда, вещи, даже облитые бензином, не желали обращаться в пепел и прах. Они обуглились, они уменьшились в размере, но уничтожаться до задуманного Борисом минимума не хотели. Тогда он плюнул на это, сгреб все приготовленной лопатой в мешок, сунул туда кирпич, завязал мешок бечевкой (при этом был в белых матерчатых перчатках, которых две пары купил накануне в хозяйственном магазине) и кинул в воду. Мешок булькнул — и тут же всплыл. Борис даже выругался. Но подумал, что если найдут, то это милиционеров окончательно запутает. Ведь убивать он будет в другой одежде. И не кирпичом. Никаких кирпичей, а в сумке будет доброкачественный мусор с помойки, который сделал бы честь любому бомжу.
