— Фивы близко, — сказал Усач, чтоб подбодрить Камоса.
Ухо у него почти зажило.
— Не могу взять в толк, отчего царица отправилась в Фивы, вместо того чтоб вернуться к нам?
Афганец поправлялся медленно.
— А я не понимаю, куда вдруг подевались все наши ручные голуби, — подхватил он.
— Оно бы хорошо, только вот крепость и ее хозяин по-прежнему в целости и сохранности. И едва ли Яннас вскоре не пожалует к нам.
Усачу тоже не давала покоя мысль о страшных колесницах.
Но пока что ярко светило солнце, берега приветливо зеленели, а в Фивах героев, освободителей Египта, ожидали пиры и праздники, всеобщая благодарность и любовь.
60
Взрослые воины со слезами прижимали к сердцу жен. Юных новобранцев окружили восхищенные девушки. Счастье переполняло сердца.
Жители Фив дивились изобилию привезенных богатств. Носильщики сгибались до земли под их тяжестью. Кто усомнится, глядя на эту роскошь, в том, что фараон одолел гиксосов?
Камоса долго не отпускали, каждый желал поздравить великого воина. Хонсухотеп и Эмхеб поддерживали его под руки. Народу сказали, что юный царь ранен в ногу, и потому ему трудно ходить. Но Яххотеп, как только увидела старшего сына, сразу поняла, что он умирает. Однако превозмогла душевную боль и постаралась весело улыбнуться. Не хотела испортить подданным праздник.
Царицу и фараона отнесли во дворец на носилках.
Их встретили сияющие Тетишери и Яхмос. Мальчик не мог дождаться, когда же вернется его старший брат.
— Ты такой худой! — удивился он.
— Битва была не из легких, — ответил Камос.
— Всех гиксосов убил?
— Нет, немножко тебе оставил.
— Это хорошо.
Тут Камос почувствовал, что теряет сознание. К нему бросился управитель царского дома Карис.
— Фараон просто устал с дороги, — успокоила всех Яххотеп. — Ему нужно отдохнуть. Я сама принесу благодарственные жертвы Амону.
Все привезенные из Авариса сокровища посвятили богу Амону. Золото и лазурит пошли на украшение храма в Карнаке, который, по преданию, был построен на том самом месте, где из предвечной пучины вод на заре творения возник первозданный холм, освещенный божественным светом. Остальное щедро раздали жителям Фив.
Никто не заметил, как тяжело было на сердце у Супруги бога, когда она произносила слова священного гимна.
Как только торжественное жертвоприношение закончилось, царица поспешила во дворец. Здесь вовсю готовились к пиру. Управитель царского дома суетился за десятерых.
— Скажи, царица…
— Я приказываю прекратить все приготовления.
У покоев Камоса ее ждал главный лекарь.
— Царица, фараона отравили. В этом нет сомнения. На беду, исцелить его невозможно. Много времени прошло. Яд распространился. Силы царя иссякли. Кровь заражена.
Яххотеп вошла в покои и затворила дверь.
Камос лежал, облокотившись на подушки, устремив взгляд к закату. Мать нежно взяла его за руку.
Он чуть слышно забормотал:
— Аварис цел, и темный владыка жив. Но мы убили многих и показали, что сильны, крепки духом, упрямы. Флотоводец Яннас понял, что египтяне не отступятся. Нужно собрать побольше воинов, снова напасть на Аварис и освободить Дельту. Однако отпущенный мне срок вот-вот истечет. Я больше не могу противиться смерти. Прости, матушка, что я перекладываю на твои плечи непосильное бремя. Ты начала эту борьбу, и тебе придется довести ее до конца.
Горючие слезы струились по щекам царицы, но голос ее не дрожал.
— Я найду подсыла правителя и казню. Это он обманом вынудил нас разлучиться. Это он отравил тебя, чтобы проклятый Аварис устоял.
Камос попытался улыбнуться:
— Значит, верил в нашу победу. И ты победишь, вот увидишь. Ради отца и меня.
— Клянусь.
— Я пытался быть достойным тебя и отца. Уверен, младший брат меня заменит. Прошу тебя лишь об одном.
— Ты фараон. Приказывай.
— Пожалуйста, пусть память о моей главной битве сохранится!
— Поверь, и через века никто не забудет о твоих подвигах! Тебя будут чтить в Карнаке наравне с другими богами. Лучшие мастера запечатлеют на каменной стеле рассказ о твоей отваге.[11]
— Жалко умирать молодым. Но ты рядом со мной. А впереди беспечальное царство праведников. Вон там, на западе. Много ночей я не мог уснуть. Теперь наконец отдохну.
Камос крепко сжал руку матери. Его душа устремилась к небу.
Бальзамировщик сказал царице:
— Камос присоединился к сонму богов и нашел успокоение в царстве Осириса. Его тело было холодным, а это — прекрасный знак. Фараон еще при жизни изгнал все страсти и гнев, порождающий тлетворную теплоту. Он чист. Он праведен голосом.
Потеряв мужа и двадцатилетнего сына, Яххотеп не сломалась под ударами судьбы. У фараона не было ни жены, ни наследника, поэтому все погребальные обряды совершила для него мать.
Ей снова предстояло управлять страной до совершеннолетия сына, теперь уже младшего.
В саркофаг Камоса, украшенный орнаментом из птичьих перьев, царица положила опахало с эбеновой рукоятью, украшенной золотом, символ божественного дыхания. И еще — боевой топор и крошечную барку, в которой усопший будет вечно странствовать по беспредельному небу.
Все удивлялись, с какой сосредоточенностью и серьезностью участвовал десятилетний Яхмос в погребальной церемонии. Он следил за работой бальзамировщиков. Шел за саркофагом, когда его несли к реке. Переправился вместе с ним на западный берег Нила к городу мертвых.
Древние мудрецы Египта не случайно говорили, что к десяти годам созревает внутренняя сущность человека, и он вполне отвечает за свои поступки.
Долг повелевал Яххотеп подготовить Яхмоса к принятию царского сана, продолжать борьбу с гиксосами и найти предателя, причинившего ей так много горя.
После того как двери гробницы закрылись, градоначальник Эмхеб подошел к Супруге бога.
— Прости, царица, я не могу не предостеречь тебя.
— Говори, Эмхеб.
— Я был у стен Авариса. Крепость абсолютно неприступна. Всем известно, что боги наделили тебя сверхъестественной силой, все видели сотворенные тобой чудеса. Но темный правитель окружил себя надежной защитой. Мы можем снова и снова идти на приступ. И каждый раз будем отступать, теряя лучших воинов. Именно этого он и ждет. А когда мы совсем ослабеем, Апопи прикончит нас.
