— А больше ничего и не было, — едва заметно улыбнулся Васка, целуя ее руку. — Почти ничего, если не считать, что апостол сказал главное!
«Вот и опять ты лжешь, — сказал он голосом твердым, как камень, — ищешь вселенской подлости оправдание. У тебя не хватило веры — в этом суть и причина предательства. Ты не поверил в то, что мир только еще создается, что Господь совершает собственное восхождение, для чего ему нужна помощь человека. Не пожелав следовать за Господом, ты решил стать Князем мира сего, обрести власть над людьми. Ты им стал, ты властвуешь… но лишь над теми, кто в силу лености души не желает идти предначертанным Иисусом путем! Да, трудное это дело: обдираясь в кровь о жизнь, карабкаться все вверх и вверх, но Господь не по силам ноши не дает. Мир движим Его любовью, и только способность любить — великий дар Творца — делает человека человеком…»
Васка умолк. Почувствовав, как дрожит Поленька, привлек ее к себя, но она отодвинулась на край дивана и настороженно оттуда на него поглядывала. Лоб ее морщила неведомая Мерцалову тревога. Ливень тем временем прекратился, из открытого окна остро пахло свежей зеленью.
— Ты ничего не выдумал? — нахмурилась Поленька. — Апостол так прямо и сказал про любовь, что она дар и вообще?..
— Что б мне провалиться! — подтвердил Мерцалов.
— Побожись!
Он перекрестился.
Какое-то время женщина продолжала его рассматривать, потом лицо ее просветлело. Утерев ладонью набежавшую слезу, она придвинулась к Васке, обняла его и прошептала:
— Ну, тогда еще ничего, тогда, может, все и образуется!
28
Серпухин обвел тусклым взглядом утопавший в полутьме зал. Тысячи глаз взирали на кумира с благоговением. В ослепительно-белом костюме в свете направленных на него прожекторов Мокей стоял строгий и величественный. Волосы на голове были тщательно уложены, русая бородка и усы придавали его облику нечто глубоко русское и былинное. Их, правда, каждый день приходилось подкрашивать. Процедура эта его сильно раздражала, впрочем, не больше, чем многочисленные интервью и требование Шепетухи лично участвовать в раздаче высших званий активным членам Радужного движения. Введенная профессором табель о рангах работала с поразительным успехом. Люди не только лезли вон из кожи, чтобы продвинуться в радужной иерархии, но и с удовольствием носили на груди цветастые знаки различия и этим гордились. Если с выступлениями перед многотысячными аудиториями Мокей довольно быстро свыкся, то необходимость видеть вокруг себя экзальтированных идиотов и пожимать им с чувством руки загоняла его в состояние депрессии.
«Все-таки большая сволочь этот Шепетуха, — думал Серпухин, упираясь взглядом в собственный портрет на украшенной цветами стене зала, — всю черную работу взвалил на мои плечи, а сам отлынивает, говорит, будет не тот эффект». Мысль о том, что вкалывать, по сути, приходится ему одному, частенько посещала Серпухина. Появившись однажды, он привычно заняла свое место в череде таких же безрадостных и унылых. Прежде чем завершить обращение к соратникам, Мокей надолго замолчал, что по замыслу режиссера должно было придать его словам особую глубину и проникновенность. Звучала тихая музыка, собравшиеся с замиранием сердца взирали на великого гуру, общавшегося на их глазах с силами Вселенной…
Мокей едва заметно поморщился: устал, притомился, надоело мотаться по стране. Лето пролетело как один день, теперь подходит к концу сентябрь, а в жизни его, похожей больше на гонку, ничего не меняется. Где бы ни выступал — везде набиваются полные залы. Такой энтузиазм можно еще понять, когда речь идет о жадной до впечатлений провинции — с нее всероссийский чес начинался, но та же картина наблюдается и в славящемся интеллигентской закваской Питере, и в безразличной, занятой погоней за деньгами Москве! «Неужели в стране столько блаженных?» — не мог поверить на первых порах Серпухин. Неужели все они жаждут получить от него кусочек счастья? Как эти люди не понимают, что если бы он мог хоть кого-то осчастливить, то не стоял бы сейчас перед ними!.. А чего стоит затеянная Шепетухой лотерея, победителям которой присваивается почетный титул «радужных вестников»! Зачем он им?.. Или уже совсем нечем жить?.. А ажиотаж на презентациях его книг, которые он не только не писал, но и в глаза не видел? Безумные тетки и какие-то бесполые мужики буквально рвут его на сувениры. А билеты по пятьсот долларов в первые ряды партера? А поклонницы с горящими глазами, часами ожидающие у служебного выхода? Не-ет, ребята, встречи с Грозным — это не бред, паранойя только еще начинается!
Серпухин расправил плечи. Судя по сомнамбулически блаженным лицам, паузу можно было тянуть до бесконечности. «Ксафон и Шепетуха шестерки, — продолжал размышлять Мокей, устремляя взгляд поверх голов набившихся в зал радужных сподвижников, — мелочь пузатая, сопляки. Он — символ движения, его знают миллионы! А они кто?..» Впрочем, вынужден был признать, что обслуживающая проект бригада работает, как хорошо отлаженный механизм. Если в жизни он все чаще бывал груб и раздражителен, то с обложек многочисленных журналов на мир смотрел одухотворенный образ великого учителя и пророка. Для брошюр «Полюби свое подсознание» его снимали философски задумчивым, для «Излечи себя» — серьезным, для «Подсознательного секса» — игриво подмигивающим. А еще предстояло найти подходящее выражение лица для «Пособия по чтению мыслей на расстоянии» и задуманной серии для дошкольников и младших школьников. Размышляя же, как правило, в подпитии, о той стремительности, с которой растекалась по стране радужная зараза, Серпухин пришел к выводу, что в природе существует еще один никем не замеченный закон. Судя по всему, он гласил, что скорость распространения в обществе глупости прямо пропорциональна степени униженности и нищеты его членов…
«Но с Нергалем, — одергивал себя Серпухин, когда слишком уж заносился, — с этим маленьким человечком с холодными немигающими глазами, ухо надо держать востро!» Было в нем нечто такое, от чего Мокей робел и за это себя ненавидел. Фонд спасения России контролировал все финансовые потоки, а с этим нельзя было не считаться. Побаивался Серпухин и беспардонных журналистов. Несмотря на проплату пиаровской службой благоприятных для движения репортажей, находились среди них и такие, кто не прочь был задать каверзный вопросик, а то и с пером наперевес покопаться в прошлом великого учителя, как и в его представлениях об основах мироздания. Встречались и отъявленные мерзавцы, не скрывавшие своих сомнений в попадании в будущего гуру молнии и в его долгих странствиях по Тибету.
Однако были в жизни Серпухина и приятные моменты. С некоторых пор ему стали нравиться заполнившие теле- и радиоэфир шлягеры-однодневки. Тут следовало отдать должное Нергалю, на рекламу он денег не жалел. Достаточно было включить радиоприемник или телевизор, как воздух тут же оглашался звуками очередного шедевра из альбомов радужного счастья. Они побеждали на конкурсах и служили саундтреками для фильмов, их с удовольствием исполняли ведущие певцы, причем удовольствие от баснословных гонораров было написано на их примелькавшихся физиономиях. Особенно старалась недавно созданная группа «Моковеи», запомнившаяся романсом:
